– Что заказывать будем? – устало спросила полная официантка в засаленном переднике, кладя перед нами пару меню в потёртых кожаных папках. – У нас сегодня фирменное блюдо – стейк в лимонном соусе.
– Нет, девушка, спасибо, – энергично потёр руки Николай. – Мне вы пока стопку водки принесите и тарелку харчо, хорошо? – Холодрыга на улице, – оправдываясь за спиртное, улыбнулся он мне.
– А мне чёрного кофе, пожалуйста, – попросил я.
– Ну что, – перешёл на деловой тон Николай, когда официантка ушла. – Как у тебя успехи?
Я хотел начать рассказывать о редакции, но воспоминание о старике не давало мне покоя. Не известно ли Николаю что‑нибудь об этой истории?
– Коля, ты знаешь, я только что по заданию редакции был на Абрикосовой, у Сотникова. Помнишь такого?
– Сотников? Нет, не помню.
– Ну это ветеран, у которого дом отобрали в Пантелеевке. Да ещё, кажется, и избили его.
– А, знаю, – глухо отозвался Николай. Он нахмурился, опустил глаза и вжал голову в плечи, став похожим на боксёра, ушедшего в глухую оборону. – Это Обухова, покойника, проделки. Земля ему понадобилась, вот он и расселил деревню.
– Что же тут у тебя творится? – возмутился я. – Старик же глубокий, а вы не то, что не помогли ему, а даже выслушать отказались. Это у вас обычная практика?
Николай выпрямился на стуле и нервно передёрнул плечами.
– Да мы пытались кое-какие следственные действия провести, – сквозь зубы процедил он, упрямо глядя в сторону. – У нас три следака эту историю крутили, и в Москву ездили, и на месте со своими пытались договориться. Ну не давали нам уголовку возбуждать и всё! Ты не понимаешь, что за человек был этот Обухов – у него везде завязки имелись – и тут, в городе, и в областном правительстве… Да даже в Генпрокуратуре!
– Ты знаешь, это всё как‑то дико, – твёрдо сказал я.
– А, думаешь, мне легко так работать? – вскинул на меня затравленный взгляд Николай. – У меня с одной стороны опера бунтуют, с другой – начальство по башке стучит. Что мне – в позу становиться, бросать всё? А ведь ещё и другие дела есть, у меня вон в те дни трое подонков девчонку пятнадцатилетнюю снасильничали. Целыми сутками под окнами родители их бродили, в ноги кидались, деньги совали. У одного папаша – депутат горсовета, у другого – ларьки держит на Теремническом рынке. Уйду я, а тот, кто вместо меня на это место сядет, не ровен час и отпустит их… Что делать – жизнь такая – приходится выбирать.