что оглушал внезапной тишиной,
вдруг ограждавшей от войны стеной.
Но после вновь сменялся мясорубкой,
и плыл вдоль русла Грона запах трупный,
и в ротах человек по 20-30
от штатных списков оставались биться.
А павших замещали новобранцы,
ещё только учившиеся драться.
Работал полевой военкомат
и присылал «зелёных», но солдат —
из угнанных в Нiметтчину парней,
горевших местью, закалённых в ней.
Сбежавшие из рабства в полной мере
к коричневой чуме свой счёт имели.
Григорию же как бы повезло:
когда трясли облавой их село,
он вовремя успел уйти на хутор.
Предупредил в последнюю минуту
каратель местный, сохший по сестре
и с детских лет бывавший в их дворе.
Решил помочь, на будущее ладя.
Так остарбайтером не стал мой дядя.
Не в рабский труд, а в ратную работу
судьба его готовила – в пехоту.
***
На шорох сверху правый прянул вбок,
но левый конь сдержал чужой рывок
и с храпом вздыбился, а следом грянул взрыв,
удачно ничего не повредив.
Убило б лошадь, поломало б ось —
конец извозу: груз бы здесь пришлось,
наверно, бросить. Прилетело б в ящик,
чистилище б разверзлось в настоящем.
С шикарною воронкой, может быть.
А хоронить? – чего там хоронить?
Но всё ж таки костлявая опять
не захотела удальца прибрать,
притом что был он в полной её власти.
Помимо прочих рот в гвардейской части
имелась миномётная. И к ней
ривнянский хлопец понужал коней.
Стремительно дорога сокращалась,
но параллельно превращалась в малость
и вероятность на закате дня
не сгинуть в пекле плотности огня.
Враг бил совсем свирепо, и снаряды
его ложились даже слишком рядом.
А не попали. Финиш. Холм объехав,
воз скрылся между складками рельефа.
Какой-то старшина из арткоманды
спешил навстречу с воплем: «Шиш им в гланды!
Мы думали, шо всё – тоби кинец!
А ты зумив! Ох, добре, молодец!
Зараз разгрузим. Покури пока».
– Ни, командир, не треба огонька, —
отрезал вдруг Григорий. – Ну и тир тут.
Трусит всего. А, може, краще спирту?
***
– Найдём и спирт. В землянке наготове.
Хохол никак? Видповидал на мове.
– Кировоградский. Гриша Середа.
Там чаще русский. Если в городах.
В селе ж у нас не мова – этот… суржик.
Учитель в школе объяснял. К тому же
отец вообще с воронежских Серед.
А мати – та Вербицкая, как дед.
– Ты дивись, шляхтич шо ли чи казак?
– Ну, а я знаю? Помер – не сказал!
– Давно вже вмер?
– Да в голод – в тридцать третьем.
Назло, увы…