Глава вторая. Бабушкина тайна
Дашка рассыпает по банкам приправы: по две палочки гвоздики, по три горошины перца, по одному лавровому листу, по зубчику чеснока. Бабушка мочит в воде пахучие метёлки укропа. Их положат сверху.
– Бабушка, а ты дедушку любишь?
– Ты почему… спрашиваешь?
Бабушка проворно расставляет в банке огурцы – столбик к столбику, по кругу. Её полная рука вдруг застревает.
– На вот, расставь-ка, у тебя запястья поуже. Сначала столбиком, а дальше – плашмя.
Дашка ждёт ответа. Бабушка такая: подумает сто раз, прежде чем выронит слово. Но переспрашивать не надо.
А бабушка косится на внучку, неслышно вздыхает. «Что ж, значит, пришло время для таких вопросов. Выросла девчонка, хорошая стала. Время летит быстро».
– Привыкла к нему, Даш. А как же? Сорок лет вместе.
– А как вы познакомились?
– Д… как? – бабушка смутилась. – Он раньше-то в Новой Жизни жил. А к нам приехал, когда уж ему шестнадцать было. Хвалили его, трудящий. У него же четыре сестры, а отец – какой работник? Фронтовик, весь больной, худой насквозь (это с тех пор, как немец его в концлагере штыком проткнул). Вот дед с четырнадцати лет и работал. С таких вот почти, как ты… Сначала помощником механизатора, потом трактористом. Ну, присмотрел, значит, меня. Перегородил дорогу: «Выходи за мене!». А он широкой был, костистый. Попробуй не выйди за него….
– Ну… Он тебе хоть немножко… нравился?
– Как сказать… Потом уж… А так… нравилси мне там один. Сашкой звали. Хулиган был! Наш, селезнёвский. Дед-то был приезжий. А энт Сашка – свой. Многим девчатам нравилси, чернявый такой, как цыган, весёлый.
– А он что?
– Что?
– Ну, обращал он на тебя внимание?
– Смотре-е-ел… – бабушка говорит нараспев, и голос её звучит нежно.
Дашка смотрит в бабушкино лицо. Бывает же так: вроде бабушка, а как девочка. Наверное, красивой она была. Дашка видела на фотографиях: тёмная волна волос, ясный лоб, светлые глаза, и улыбка – кроткая-кроткая. А сама совсем худенькая – былиночка, Снегурочка. И стоят они с дедом, взявшись за руки, – жених с невестой. Он уже тогда коренастый, крепкий, с залысиной, темноглазый – в маму-татарку. А она в пальтишке, в пуховом платке, в чулочках и туфельках прямо по снегу… На чёлке у виска снежинки… Наверное, в клуб ходили. Бабушке там семнадцать, ему – девятнадцать. Она и сейчас красивая, особенно когда улыбается.