Здравствуйте, приятного полёта. Здравствуйте. Здравствуйте.
Джек уселся в мягкое бежевое кресло у иллюминатора. Что его ждёт впереди? – наверняка что-нибудь безумное и весёленькое. В маленьком окне, как в старом телевизоре, зарождались бессюжетные фильмы: в жаркой мгле тонули самолёты; оранжевые механики, точно беглецы, суетились в тени под крыльями на лётном поле, сбросив с плеч лямки комбинезонов; континенты редких облаков дробились и растворялись в синей кислоте. Джек был и воодушевлён, и напуган – начиналась совершенно новая жизнь. Вот уже скоро самолёт взлетит на востоке и дугою пролетит над всей страной до столицы. А там – рукой подать до Америки.
Вошли первые пассажиры.
– C, A, F… Вот, здесь, – скомандовал кому-то в сторону пожилой мужчина.
Вокруг него чувствовалось тяжёлое грозовое облако. Как натёртый воздушный шарик. Даже волосы на коже в его присутствии вставали дыбом. Что за хрен мордастый? Хотелось сказать: эй, расслабься, чего ты, как электростанция, серьёзный? Лицо, сжатое кулачком к носу. Так он похож, по меньшей мере, на генерала Вселенной. Ему лет шестьдесят-семьдесят. Высокий, худой, лысенький. Как лестничная балясина с деревянным шариком наверху. Он остановился и посмотрел на Джека с каким-то сморщенным, похожим на брезгливость, осуждением.
В глазах этого старика блеснули хрусталики. Он весьма привлекателен и аутентичен. Похож на киногероя, сыгравшего всё; теперь он самодостаточен и убедителен без всякой показухи. Любая женщина влюбилась бы в такого. Ему бы ещё расслабить лицо. Этот старик, если можно его так назвать краски ради (он не выглядел старым), стоял солдатиком и взглядом сканировал Джека. Привлекательный и чарующий от природы настолько, что строить из себя кого-то ему было противопоказано – разве можно искажать такое естество и органику! Диковинный самородок. Стоит и смотрит на Джека с художественным осуждением и напряжённо посасывает мятную конфету в терапевтических целях – от её леденящей свежести даже резало глаза. Джек не понимал, в чём его вина. То есть, он понимал, что в чём-то виноват, как и любой другой идиот на свете; но при чём здесь этот старик? Он не помнил, чтобы видел его где-то раньше.
Что я ему сделал? Вот собака.
Заходят люди. И обходят этого старика, как горная речка огибает камень. А он всё стоит и смотрит на Джека. Нимб от кольцевидной лампочки светился на загорелой лысине. Старомодный двубортный костюм бежевого цвета с чёрными пуговицами – он ему идеально подходил. Чёрные офицерские лакированные ботинки пижонили и вульгарно сверкали вместе с его смоляными – как у Джека – глазами. Светлые длинные ресницы окрыляли взгляд. Джеку понравился этот незнакомец. Пусть даже он смотрел осуждающе, что Джек ненавидел больше всего на свете. Странное чувство: ты не помнишь, что натворил и было ли такое вообще, но боишься, как огня, что кто-то подозревает тебя во всех грехах человечества. А старик всё стоял и выжигал своим колющим взглядом душу парня, как муху лупой, и ещё причмокивал конфетой.