Затем жизнь вроде стала налаживаться и даже появились какие-то направляющие рельсы, чтобы не сбиться с пути, но так уж устроен мир, что ничего постоянного не бывает. Стечение обстоятельств, не без участия моей доброй воли, вновь привели к смене реальности. Заботливая рука свыше перебросила стрелку и рельсы привели меня в Германию, где я работал два года. Родина далёких и забытых предков серьёзно повлияла на мою психику и жизнь, сначала перемешав всё внутри, а затем расставив многое по местам. Примерно так происходит трансформация из куколки в гусеницу и далее в бабочку. Гусеница, нажравшись до отвала, уходит полностью в себя, чтобы переосмыслить прошлую жизнь и начать новую. Причём переосмысливает настолько кардинально, что превращается, как я прочитал в одной умной статье, буквально в бульон внутри кокона. Наверное, природа придумала такой трюк специально для полного стирания памяти, чтобы будущая бабочка, сотворив себе из белкового киселя не только новое тело, лапки и главным бонусом красивые крылья, но и новую память, могла свободно и легко летать, забыв навсегда про ползучее прошлое. Люди, к сожалению, не бабочки, и все воспоминания о предыдущей жизни на Родине остались при мне, правда во многом изменили оценку и эмоциональную окраску. Смена страны, не вызвав во мне особо сильных ностальгических реакций, произвела кое-какие существенные и необратимые структурные изменения. Вряд ли до этого я был похож на яйцо, но в Германии я стал гусеницей-эпикурейцем, радующейся жизни и уверенно и планомерно набирающей вес. Бабочкой с крыльями я стал потом, когда я попал во Францию. Но об этом позже.
Пока же, для прохождения стадии гусеницы, я начал работать анестезиологом-реаниматологом в больнице одного северо-западного немецкого городишка. Город был тихим и небольшим, по московским меркам. Обойти его можно было за час. Если растягивать удовольствие, кушая по дороге мороженое и читая все таблички на домах о принимающих адвокатах, советниках по налогам и врачах – за два. Но больница была внушительная, районного масштаба. И в ней занимались практически всеми макро- и микропроблемами организма, доступными для выявления качественными немецкими приборами и точной немецкой лабораторией. Не было только кардио- и нейрохирургии. Как любая работа в Германии, работа врача представляет собой конвейер. Но хорошо налаженный и обеспеченный. И, как ни странно, работа на таком конвейере своей высокой эффективностью существенно повышает самооценку на определённом этапе развития человека. У меня был как раз такой этап и гусеница, подпитываемая сознанием собственной важности и умелости, развивалась очень успешно. Она толстела, в комфортных условиях оттачивала трудовые навыки, учила язык и в свободное от радостного труда время потребляла благотворно воздействующее на весь организм и на лимбическую систему добротное пиво и познавала окружающий мир с доступной ей высоты. Окружающий мир радовал предсказуемостью, сравнимой с графиком отливов и приливов, который знает наизусть любой житель любого приморского города. Упорядоченность, возведённая в ранг закона, была во всем – расписании движения автобусов, воскресных прогулок соседей, открытия магазинов, уборки улиц. Изредка, конечно, случались сбои. Человеческая жизнь, даже немецкая, пока далека от совершенства космических циклов. Кто-то внезапно заболевал, где-то случался пожар или авария и тогда размеренный статус города нарушал тревожный и чуждый вой сирены. Город бросал нужные силы на устранение деструкции, восстановление заведённого порядка и расписания, трудолюбивые немецкие пчёлы в красивой униформе пожарных, врачей, полицейских или рабочих выстраивали повреждённые ячейки местной кристаллической решетки мироздания, сирена смолкала и вскоре жизнь текла, как и прежде, степенно и величаво, как Рейн в районе Майнца.