СССР, Москва, Кунцево. Дача И.В. Сталина. 1 июля 1941 года, 4 часа утра
Иосиф Виссарионович спал. Усталое лицо с землистого цвета кожей, изрытой оспинками, невысокий лоб со следами от подушки. Пожалуй, только густые усы с изрядной проседью соответствовали тому хрестоматийному образу, который взирал на граждан необъятной державы со стен домов, с плакатов на трамвайных и автобусных остановках, с портретов в заводских цехах и школьных классах.
Дыхание его было тяжелым, прерывистым. Так дышат, засыпая после тяжкого дня либо перед ранним пробуждением, когда сознание, ухватив одно из последних сновидений, начинает проецировать его на явь. Вся эмоциональная борьба в подкорке, происходящая в эти долгие мгновения перед пробуждением, отражается на лице сложной гаммой работы мимикрических мышц. Вот и сейчас вначале дернулся уголок рта, затем тиком ответила одутловатая щека. Дрогнули губы, Иосиф Виссарионович протяжно выдохнул и замер. Но уже спустя мгновение дрогнули и веки.
Вероятно, вождь что-то почувствовал, так как он повернулся на спину, не размыкая глаз. С полминуты Сталин буквально не дышал, а затем медленно открыл глаза и так же медленно повернул голову. Рядом с ним, опершись на суковатый посох и возложив белую бороду на скрещенные руки, сидел старец. Глухое клокотание сердца отдалось у Сталина в ушах. Он замер, но его тигровые с поволокой глаза надолго вперились в старца, затем пробежали по комнате. На двери, ведущей в комнату охраны, взгляд замер.
– Не тревожься, Иосиф! Они спят. Их вины в том нет, это я повелел им почивать.
– Кто… вы? – сильный акцент в глуховатом голосе выдавал чрезмерное волнение вождя.
– Я Странник, божья букашка. Хожу, на мир смотрю, вот и к тебе заглянул, али осерчаешь?
Он сидел в сереньком застиранном пиджачке, в разношенных яловых сапогах. Обычный с виду старичок, коих немало доживало свой век, сидя на завалинках по деревням русской глубинки. Но во взгляде этого старичка сквозила огромная внутренняя сила, а в лице читалась непоколебимая уверенность. Ровно этого в последние дни недоставало вождю, а если быть искренним перед самим собой, уверенность и вовсе покинула его…
Сталин сокрушенно вздохнул. Странник исподволь взглянул на него, а затем наклонился и коснулся ладонью лба.
– Да ты совсем хворый… – Он сунул руку в котомку, пошарил там и вынул длинную домотканую рубаху: – Возьми-ко, приоденься.