Я опять лезу на скользкий бортик и кладу на место сначала фотографии, а потом таблетки, стараясь выставить всё как было.
Всё чаще я думаю о нём. Митчелл особенный. Он словно киногерой. Я могу мечтать о нём, сколько влезет, но в реальности такой парень никогда не обратит на меня внимания.
Мне постоянно хочется быть к нему поближе. Я как собака обнюхиваю его рубашки перед стиркой. А когда мы смотрим фильмы вечерами, я притворяюсь уставшей, закрываю глаза и кладу голову ему на плечо. Тогда он старается не двигаться и подставить плечо так, чтоб мне было удобно. Я фантазирую о нас вместе. Я не совсем понимаю, чего хочу от него, но когда Митчелл рядом, чувствую себя счастливой.
Я возвращаюсь в гостиную. Воровато оглядываюсь и быстро перебегаю в другой конец квартиры. Меня завораживает дверь в его угодья. Дергаю ручку. Ничего. Каждый день, когда Митчелла нет дома, я пытаюсь заглянуть внутрь, но дверь всегда заперта.
Ужином заниматься ещё рано. Я забираюсь с ногами на диван и включаю телевизор. Новости не люблю и хочу нащёлкать какие-нибудь мультики, но почему-то не переключаю.
– В национальном парке было найдено ещё одно расчаленное тело девушки. Личность погибшей установить пока не удалось. Также неизвестно, была ли она изнасилована и задушена, но с большой вероятностью это очередная жертва Шелкового душителя. Сейчас мы попытаемся взять интервью у детектива Малленса.
Репортёрша с яркой азиатской внешностью подбегает к жёлтой ленте и, приподняв её рукой, проникает в огороженную зону. Детектив Малленс стоит к ней спиной. Серый пиджак красиво облегает его широкие плечи, русые волосы зачёсаны назад. Он оборачивается и одаривает журналистку недобрым взглядом. Брови насуплены, и из-под них смотрят проницательные светло-карие глаза. На лице россыпь родинок, самая крупная из которых на щеке, недалеко от крыла носа, разбавляет брутальность образа.
– Детектив Малленс, это очередная жертва Шелкового Душителя?
– Без комментариев!
– Детектив, сколько ещё это чудовище заберёт жизней прежде, чем вы его не остановите? – выкрикивает она провокационный вопрос.
– Уведите дамочку за периметр, – говорит он и вырывает камеру из рук оператора.
У меня мурашки бегут по телу, и я выключаю "ящик". Мне тяжело смириться с жестокостью и безразличием внешнего мира, потому что наш замкнутый мирок был другим: там не было воровства и убийств, а само слово «преступление» подменялось словом «грех». Там было рукоприкладство, но не потому, что кто-то был жесток, а лишь, в качестве поучения. Там не запирали дверей, и всё было общее. Незнакомцев не боялись, потому что все они остались во внешнем мире, которого как бы и не существовало.