знал. Замка на дверях не было, значит, мама уже вернулась с работы.
Лидка потопала в сенцах ногами, оббивая комья земли с ботинок, и
вошла в комнату. Свет едва проникал через маленькое оконце, и она
чуть прищурилась, чтобы глаза привыкли к полумраку. В дальнем углу
топилась маленькая печь. Её сложил летом одноногий Федя-моряк.
На малиновой от жара чугунной плите фыркал чайник, закопчённый
казанок ждал своей очереди на загнетке.
А рядом с печкой на скамейке, широко расставив босые ноги, в нательной рубашке сидел отец и чистилкартошку. Тонкая кружевная кожура мягко падала на расстеленную газету.
– Папка! – Лидка сунула в ворох одежды узелок и завизжала. – Папка!
Она бросилась к нему, повисла на шее, стала целовать в щетину на щеках,
в коротко стриженную, абсолютно седую голову.
– Лида, Лидуся. Вот скаженная. Ты меня свалишь с ног.
Отец стоял, широко раскинув руки. В одной руке у него был нож, в другой
он держал картофелину.
Наконец Лидка успокоилась, отцепилась от отцаи отошла к двери. Сняла жиденькое пальтишко, сбросила ненавистныеботинки и сунула ноги в мягкие чувяки.
–Ты как нас нашёл? Я первое время на работу боялась ходить. Уйду утром, а вечером часа два по закоулкам блукаю, дом ищу.
– Язык до Киева доведёт. Пацаны проводили.
– Что готовить собрался?
– Картошки с американской тушёнкой намну. Да супчик сварю. Я на Троицкомбаранины купил.
Лидка засмеялась.
– Этот баран вчера из подворотни гавкал. Да ладно, съедим и такого. Я, пап,руки отогрею и помогу.
Она прошлась по комнате. На широкой маминой постели лежала гимнастёрка. Лидка расправила её, разгладила ладонью складки. На правой стороне блеснулгвардейский значок, царапнули ладонь нашивки – красная и жёлтая.
– Пап, а на фотографии у тебя орден был. Где он?
– Да там, в сидоре всё. И орден и медали.
– А почему не надел?
– Чтобы не потерять.
Лидка села напротив отца, укрепила на двух перевёрнутых вёдрах широкую доску и стала чистить лук.
– У меня тоже медаль есть. "За трудовые заслуги".
– Почему не носишь?
– Мужики смеются. Спрашивают, на каком фронте воевала?
– Плюнь на дураков.
От печки веяло теплом, мягкий свет из окна не резал глаза, и Лидке сделалосьтак хорошо, что она и не могла припомнить, когда она чувствовала такое полноесчастье.
– Да ты, донюшка, никак засыпаешь?
Лидка встрепенулась.