– Да ладно тебе, – махнул рукой Гуру, – кормят, поят, и то хорошо.
– Как будто тебя не кормят, – тихо пробурчала Анна.
– Ага, кормят. Так кормят, что рехнуться можно, – продолжала Анька. – Прихожу домой, а там бабушка уже все приготовила. Бегает за нами с Петькой и кричит: «Кто съест эту ложку супа?!». От нее хрен убежишь. Ей делать нечего, вот она и сидит целый день дома, наверняка мускулы качает. Она меня как-то за руку схватила – всю неделю запястье болело.
– А чем твой отец занимается? – спросил Гуру Анну.
– Художник, кажется.
– Класс! – крикнула Анька. – А он может мой портрет написать, как ты думаешь?
Анна пошла покупать чипсы и жвачку. Когда она вернулась, Анька и Гуру лежали в обнимку на плите и целовались.
– Гурик, милый, давай сделаем ребеночка. – пропищала Анька. – Сейчас сделаем, а через девять месяцев я приду домой и скажу: «Вот, мать, недоглядела».
– По-моему, она серьезно, – обратился Гуру через плечо своей подруги к Анне.
– Да шучу я! – засмеялась Анька. – Что я не знаю, мать меня сразу выставит, она и меня-то не хотела. Она и сама от своего хахаля, кажется, ребенка завести собирается, ей кажется, что с каждым разом дети у нее все лучше получаются. Вот Петька в шахматный кружок записался. А я с ребенком куда пойду? К химо, скажу: «Вот, Дмитрий Петрович, освободите меня от экзаменов…». А что, это мысль.
– Ань, заткнись, ради Бога, – попросил Гуру.
– Пошли уже, а то опять опоздаем. – сказала Анна.
Анька шла в школу вся нахохлившаяся и обиженная.
– Нет, ты слышала? Слышала? Он сказал: заткнись. Он совсем меня не уважает, думает, он один тут умный. Все, решено: пока не извинится, никакого секса.
Анна вздохнула. По литре задали читать «Федру» Цветаевой. Домой Анна возвращалась одна.
В четверг Лев Борисович вернулся в Москву. То, что называется, ушел в отпуск. На самом деле, все произошло следующим образом: в конторе ему отказали, бери расчет и уходи.
Когда все уладишь, возвращайся. В… никуда не спешили.
Для начала Лев Борисович произвел перестановку в комнате. Стащил сверху весь хлам и освободил кровать. Она была еще ничего кровать – большая, деревянная, только матрац помялся. Лев Борисович перевернул его, а сверху положил еще один, потоньше. Туда же он отнес тумбочку, торшер и пепельницу. А все коробки рулоны и связки книг живописно сложил у окна. Сразу стало уютнее.