Оборудованные в «Звере» три печи открывались прямиком елевого борта, а под ними на цепях держалась широкая платформа – она позволяла печникам работать даже на ходу. В движении «Зверя» потряхивало, но печники наловчились держать равновесие, а сейчас, когда «Зверь» стоял, управлялись со всем судвоенной ловкостью и быстротой.
Две печи тужились, переваривая содержимое. Печь посередине недавно остудили, вычистили, а теперь опять раскочегарили и подготовили к очередной кормёжке. У каждой печи был свой щиток с ручными и автоматическими приблудами: рычагами, кнопками, тягомерами, индикаторами дыма и особыми приблудами, чтобы регулировать давление в газо-воздуховодах.
Малой дёрнул один из рычагов. Сегодня моторное отделение «Зверя» молчало, и я с пригорка отчётливо различил, как пыхнул гидравлический привод. Круглая дверь приподнялась, выпуская наружу накопившийся за ней жар. Печники работали в верхонках, в колпаках и в прочей защите, однако от жара привычно отшатнулись. Когда дверь лениво, будто нехотя поднялась до упора и зафиксировалась, печь раззявила раскалённую пасть – стала видна краснокирпичная обмуровка её внутренностей. Вообще печи собирались из толстенных керамических панелей, а изнутри, да, выкладывались огнеупорным кирпичом.
Малой осторожно заглянул внутрь. Проверил газоотводную трубу и форсунки, регулировавшие подачу первичного воздуха. Череп на днях жаловался, что форсунки барахлят, ну то есть не сами форсунки, а отвечавшая за них автоматика. Малой кивнул, показывая, что всё в порядке, и Сифон занялся противнем.
Место на пригорке я выбрал удачное. Сюда с реки задувал прохладный ветер, зато я отлично видел и противень, и чёрные мешки, которые сам же вчера зашнуровал. В мешках лежали привезённые на «Зверь» жабы. Скоро от раздобытых нами хануриков останутся прокалённые кости, а пока тела будут гореть, мельчайший пепел их сожжённой плоти пройдёт через прохудившиеся фильтры и серой взвесью вырвется из дымохода, покроет коричневые борта и белую палубу «Зверя», набьётся нам в уши, ноздри, волосы, и мы опять пойдём к реке отмываться, да только по-настоящему не отмоемся, потому что днём печи работали без отдыха и пеплом нас осыпало непрестанно.
Сифон бросил на противень первого ханурика, затем навалил ещё двух. Больше трёх хануриков в одной печи сжигали редко, лишь в запарочные дни, когда печной отряд работал на износ. Ну да в такие дни мы все убивались по полной. Малой дёрнул следующий рычаг – из платформы, заскрежетав, поднялся складной стол, столешница которого напоминала плоский трезубец, а с ним поднялся и нагруженный мешками противень. Хорошо, на днях Сухой привёз новые мешки. Печники, или шашлычники, как их называл Калибр, недели две экономили и вываливали подгулявшие тела прямиком на противень, а потом драили ухайдоканную платформу и вымачивали мешки в подщелочённой воде. Та ещё радость.