– Шляется где попало, а ребенок несчастный на скамье под дождем сидит, как сирота последняя! – завопила она с порога.
«Так она и есть сирота», – привычно кольнуло у меня внутри. Малую до слез жалко. Вот бабушка, не дай бог, умрет – что с ней будет?
– Я не на скамье сидела, – вступилась за меня малая, – а в группе. С Оксаной Николаевной.
– С Оксаной Николаевной, – передразнила ба. – Ишь, защитница выискалась. Зови эту блудную на кухню, супа дам.
– Я не хочу, бабуль. Спасибо! Ешьте без меня! – я собралась идти в комнату, но некстати увидела глаза мелкой. Грусть и скорбь забытого народа – вот как это называется. – А ну-ка иди сюда!
Взяла ее на руки, обняла – мышь эту бесхвостую. И как давай щекотать. Полчаса, наверное, бесились. Еле-еле успокоились.
– Ладно, ба, давай свой суп! – крикнула я, отдышавшись. – И побольше.
А сама, пока ела, только про телефон и думала. Как его починить. Но он так и не починился.
На следующий день я позвонила Божене по домашнему. Хотела сказать, что моему телефону пришел кирдык. А она как навалилась. Ни здрась-те, ничего. Прямо-таки допрос с пристрастием устроила. Оказывается, девчонки видели, как мы с Егором уходили.
– Ну проводил меня человек до угла, и что? – огрызнулась я. – Это же не запрещено законом?
– Ну-ну, – она хмыкнула в трубку. – Только до угла, и все?
– И все, – голосу меня стал каменным. – Или ты сплетням больше, чем мне, веришь?
– Ладно, что ты кипятишься. Уже и спросить нельзя.
– Нельзя! – отрезала я, – Если ерунду всякую спрашиваешь.
– Понятно, – протянула Боженка. – Кто-то у нас сильно не в духе.
– У меня телефон умер, – пожаловалась я.
– Что, совсем? – ахнула Боженка.
– С концами. Разлетелся в хлам.
– Ох, – очередной скорбный вздох. – И как ты теперь?
Я пожала плечами:
– Как и все люди прошлого века. Телеграммы, письма от руки. Есть же домашний, на худой конец.
– Ничего смешного, – фыркнула Боженка. – Посмотрим, сколько ты без тик тока протянешь.
– Сколько потребуется, – заверила я. – Пока на новый не накоплю.
– Накопишь ты, ага. Смотри с голоду не умри для начала.
Вот в этом тоже вся она. Ни капли такта у человека. Или это такая месть – за прошлую жизнь? Пока мама с папой были живы, мы в нашем дворе считались самыми обеспеченными. Своя квартира, машина дорогая. Летом в Испанию ездили. Зимой в Египет. Мне в классе все завидовали. И Боженка тоже. А потом – привет – и ничего нет. Нет тебе больше ни Испании, ни Египта, ни мамы с папой. Зато есть бабушкина тесная хрущевка, пустые вечера и холодные макароны на завтрак.