Мало у кого в доме сохранились семейные реликвии из прошлого. Тем ценнее было то, что далеко на антресолях, в фанерной коробке, оклеенной остатками шелка непонятного цвета, хранились ее вещи – черепаховый веер, с частично сломанными косточками и обломками белых перьев, одна длинная кружевная перчатка, почему-то с оторванным большим пальцем и небольшая ажурная вышитая шаль-накидка, с обтрепанным краем. Еще было письмо – точнее, его обрывок, написанный на французском. Мелким аккуратным почерком очень плотно теснились бисерные строчки, уходя в никуда. У письма не было ни конца, ни начала, – видимо, послание состояло из нескольких страниц, и сохранилась одна из середины, к тому же, при каких-то обстоятельствах письмо намокло, и чернила, с одной стороны, расплылись, так, что прочитать было решительно ничего невозможно. Никто в семье не знал французского, но это письмо считалось самой ценной реликвией, возможно, исходя из его состояния – оно выглядело самым древним.
Еще был девичий альбом, в котором подруги и друзья имели обыкновение что-то писать, какие-то стишки и рисунки, но и это все было на французском, обложка была поломана и многие страницы заметно вырваны. Вот и все.
Девочке не разрешали играть с этими вещами, но иногда, когда родителей не было дома, она доставала коробку и подолгу любовалась предметами старины. Рассматривала, любовалась, поглаживала, представляла. Особенно обидно было то, что она знала, какая яркая была жизнь у обладательницы этого веера, что она любила, тосковала, переживала, путешествовала… А теперь все что осталось, это поломанный веер да старая перчатка. Как-то бесславно ….
Она любовно гладила старинные вещи, представляла себе тайны прошлого, к которым есть доступ лишь у нее одной, словно они говорили с ней, – она закрывала глаза, сосредотачивалась, представляла себя на балу, в толпе красивых танцующих беззаботных людей. Иногда ей казалось, что ей удавалось подсмотреть втихаря переданную в толпе записку из руки в руку, чувствовала, как свечи нагревают комнату, запах пудры на волосах дам, крепких духов, вперемежку с чем-то неприятным, незнакомым. Старухи в бриллиантах опасливо поглядывали на нее, словно бы чувствовали ее нематериальность, принадлежность к другой эпохе, а у нее всего-то в руках был обломок старого веера и обрывок перчатки. Она слышала обрывки фраз на разных языках, которых никогда не учила, но все понимала почему-то, некоторые обращались к ней, и она отвечала им так свободно и уверенно, словно была здесь своей.