Благо в коридоре было темно, и она не заметила моего состояния. Не хочу пугать ее.
– А Степа где?
– Поехал к отцу в мастерскую. Что-то с машиной. Я не поняла. Садись.
Падаю на стул и смотрю в обеспокоенные глаза подруги.
– Кир, мне вопросы задавать может, или ты сама начнешь? Только скажи.
– Пытаюсь собраться, но не получается. Хочу рассказать по порядку, но внутри так печет, что язык повернуть не могу. Эти слова такие мерзкие, такие отвратительные, что говорить их в отношении себя я… Я не могу Кристин. Как мне в это поверить сначала?
– Так, давай-ка я тебе успокоительного дам. Тебя трясет так, что посуда звенит на столе.
– Нет, кофе сделай, пожалуйста. Я еще даже не ела с утра.
– Я тоже, так что соберись с силами и все расскажешь. Так тоже знаешь, нельзя. Еще сердцем плохо станет.
– Ему уже ничего не поможет, этому дурацкому сердцу, – все, что отвечаю и сижу молча, пока подруга снова не садится напротив.
Отпиваю горячий напиток и все-таки проговариваю вслух горькую и мерзкую правду.
– Тим изменяет мне.
Будто гром, раскатом пронеслись слова по пространству кухни.
А мы с ней застыли, потому что это последнее, что можно было услышать о моем «верном» мужем. Никто бы никогда не поверил в это.
Она молчала, держа в руках кружку, как и я.
– А ты…
– Сама видела, Кристин. Сама… – глаза снова заслезились, потому что они помнили тот кошмар. – Тот же ресторан, тот же отель и даже номер… Он исковеркал наш мир так, что не восстановить. Он… он там с ней… А я стояла и смотрела… как они… они…
Поток речи был хаотичным и бессмысленным для кого-то, но только я знала, о чем говорю, все эти куски складывались в осколки моей любви. Это конец! Сейчас я это чувствую очень четко, как тогда видела все четко и без помарок.
Кристина встала со своего места и села рядом, чтобы обнять и плакать вместе со мной. Долго и болезненно проливать слезы об утерянном равновесии.
– Мне так жаль, Кира. Мне так жаль.
– И мне…
Вот только жалостью не поможешь этой беде. Впрочем, уже ничем. Остается только понять, как избежать максимальных потерь.
– И что думаешь делать?
– Я не знаю. Я просто не знаю.
– Может тебе с мамой поговорить?
– Ну нет. Она, итак, была изначально против нашего союза, хоть и смирилась потом, и полюбила Тимура по-своему. А тут прийти и сказать ей все это? Чтобы она потом причитала о том, что была права? Нет. Не хочу, чтобы он это слышал в свой адрес.