Гена стоял к ней спиной, и Лиля не могла видеть, как он ощерился. И в голосе не услышала.
– Знаешь, интеллигентные люди склонны своим плохим привычкам, своим недостаткам и даже порокам придумывать красивые оправдания, а не вытравливать их из себя. Может, у него это просто лень?
– Я думала об этом. Но ведь это не он, а я выдумала красивое оправдание. Я так увидела. А папа, сколько я помню, никогда и не пытался оправдываться. Ни словом. Его всенощные бдения за письменным столом, заваленным книгами, атласами, таблицами, – вот лучшее оправдание в лени. Он куда-то спешит.
– До сих пор просиживает?
Лиля несколько грустно и несколько иронично кивнула.
– А как у него со здоровьем?
– Я слышала от мамы, что у него с ранней молодости какой-то неврологический синдром, но сама за всю жизнь ничего такого не замечала. Не богатырь, не чемпион, но я не помню, чтобы он хоть раз на больничном был. Вообще не болеет. Разве что зубами иногда мается.
– А когда ты с мамой последний раз виделась?
– Три с половиной года назад. Перед кремацией.
И как раскаянье в любопытстве, продолжительное неловкое молчание.
– Извини, ради Бога.
Прощающий жест.
– Не могу с полной уверенностью сказать почему, но папа тогда со мной не пошёл. То ли счёты с ней сводил, то ли родственников её не хотел видеть.
– Счёты?
– Они развелись некрасиво за несколько лет до этого. Он её, можно сказать, выгнал.
Выразив на своём лице недоумение, Рыжов слукавил. Ещё позавчера, собираясь на встречу с Лилей и её отцом, он расспрашивал о них Поповича, и тот, как бы нехотя, но довольно объёмно передал ему то, что слышал от хранительниц сплетен этого маленького городка. О последовавшей через несколько лет за семейной драмой скоропостижной смерти матери Лили или специально, или не придав этому большого значения, умолчал.
– Провожая меня в Москву поступать в МГУКИ, мама сама мне многое рассказала. Учила жизни. Винила в том, что мне пришлось взрослеть в неполной семье, только себя и наставляла всегда быть сдержанной, думать, что говоришь, не влюбляться и тому подобное. Однажды под Пасху, когда мы ещё все вместе жили, отец, как положено доброму христианину, попросил у неё прощения.
– Прощёное воскресение. Это не под Пасху, а за день до Великого поста.
– Ну да. Наверное. – Лиля не сочла уточнение важным. – Мама стояла у плиты, готовила ленивые голубцы и через плечо бросила ему в ответ вместо «Бог простит», как водится, – «Это ты меня прости», легкомысленно и как-то чересчур весело. Через минуту, обернувшись, она увидела совершенно незнакомые глаза, равнодушно глядящие сквозь неё.