Мне приходилось носить воду в котел из пещеры неподалеку и мыть этот котел, начищая его песком. Иногда мне доставалась лишняя миска этой каши. С водой тут не было проблем, воду разрешали пить без ограничения, всё-таки пустыня и жара, но вот, что я узнал: вода из этой пещеры была холодная и не горькая, не как та, которая стояла в большом кувшине у нас.
А еще старик научил меня собирать личинки с кустов и жарить их на камне или на веточке, и они были такие вкусные, хрустящие, как чипсы. От лагеря можно было отходить не больше, чем на километр, иначе боль, потеря сознания и подзатыльники от охранника. Но мне хватало и этого, я набирал много личинок, откуда они появлялись каждое утро на местных этих кустах, которые были похоже больше на сухих ветках с маленькими листиками, не знаю.
Один раз, когда мы сидели после ужина со стариком и жарили личинки, к нам подошел старший надзиратель. Они начали что-то обсуждать, как я понял, касающееся меня. Потому что старший неоднократно показывал на меня дубинкой и называл мое новое имя Дум-дум. Я заметил, что старик общается с охранником, не боясь его, а тот со стариком – с уважением. Так они разговаривали минут двадцать, и старший, посмотрев на меня и на старика, с чем-то согласился и пошел в лагерь, а старик с улыбкой, трогая свою длинную белую бороду, довольно улыбался. И потом он сказал: «Всё будет хорошо, Дум-дум», а меня удивило, что я его понял.
Шло время, большую часть я проводил на кухне или убирался в пещерах, в каменоломню меня посылали редко. Я изменился: волосы отросли, я стал собирать их в хвост, одежда износилась, ее пришлось выкинуть, так что я ходил в набедренной повязке, хитро завязанной, чтобы не задувало и ничего не болталось, этому меня научил старик. Мое тело высохло, я вытянулся, от физического труда появились мышцы. Кожа стала темней от вечного загара я очень изменился за это время внешне.
Я понемногу освоил язык и кое-как мог общаться. Зверо-людов ко мне относились лояльно, не обижали, но и не сказать, что за своего приняли, а с людьми я ладил, иногда приносил личинки, нашел общий язык с охранниками и был у них на побегушках. Одним словом, жить можно, но я перестал пить горькую воду, как мне посоветовал старик. Он много чего знал, часто ходил в пустыню, у него не было кольца на шее, и он всегда возвращался, приносил растения и корешки, сушил их и хранил в мешочках. Вечерами мы сидели у камня и разговаривали, а в один вечер на закате, хотя тут это называли «когда пустыня горит», а она, правда, как будто горит, жар от пустыни поднимается наверх, красный закат, издали кажется, что она горит. И я спросил старика: