В голове отставного генерала бродили нерадостные мысли, они и не давали уснуть: «Прошка, слуга, тоже старый, лет шестьдесят уже стукнуло. Все войны со мной прошёл, но и он сдавать начал. Со слухом нелады, половину того, что говоришь, не слышит. По губам понимает, на том и держится. Надо бы поменять! Только зачем? Самому недолго осталось жить на этом свете. Хотя, может, и поднимусь ещё, на дворе скоро лето, а летом всегда сподручнее жить. Душа летом уходить в мир иной не хочет, не желает. В последние годы вообще никого не вижу из старых товарищей, приятелей. Никто и не приезжает. Боевых друзей разметало по огромной России, да многие уже и умерли. Век моего поколения к концу подходит. Остальным молодым старик зачем нужен? Им бы погулять, попьянствовать да по девкам побегать. А я уже по этим делам не ходок. Из радостей осталась только одна охота, в прошлом году добывал зверя, и удачно. В этом году посмотрю ещё, если даст Бог здоровья, может, и поохотимся. Хотя дело не в этом, совсем не в этом, просто обидно за прожитые годы жизни. Общество меня сторонится, всякие кляузы сочиняет, в стыд вводит. Оболгали и оклеветали, тому и рады. Чего не делал, всё приписывают. Под надзор властей ввели за придуманные жалобы от крепостных. Под постоянное наблюдение в своё имение сослали. Приказано жить безвыездно. Так и существую, мучаюсь уже три года. Забыли, сколько я для империи, престола и дворянства сделал! Ещё три года назад на виду у всех был, на всех приёмах и во всех общественных присутствиях, почитаем и узнаваем. Всё уважение окончилось в один миг, в один месяц. Даже император выразил своё неудовольствие и отдал приказ забыть больного и старого, верного слугу престола. Конечно, я не подарок, вспыльчив, жесток, своенравен. Так все такие, не я один. В шестьдесят семь лет из любого старика можно дурака сделать. Видно, кому-то моё богатство спать не даёт. В последние годы и с головой что-то не в порядке. Память теряю, что делал – не помню. Кошмары снятся, видения всякие приходят. Да это и понятно – одних контузий три, не считая ранений. Заснёшь, а кровь, пролитая в сражениях, так и стоит перед глазами. Проснёшься – голова разрывается и лопается от боли. Вон их сколько, орденов да прочих отличий по стенам развешано, а здоровье не вернёшь. Плохо, что так и не женился и родных детей не завёл. Незаконнорождённых – четверо, и трое из них с отцом знаться не желают. Да и как жениться? Потерял в тяжёлое время любовь навсегда. Погибла любимая Елизавета при войне с французом. В то время, когда Наполеон на русскую землю вторгся. Ограбили и убили под Москвой, когда бежала из белокаменной, спасаясь от ворога. Тяжёлую, мученическую смерть приняла любимая женщина. Больше подобной найти не смог, не повезло и не получилось. Остальным только деньги подавай, любовь ни к чему. А дети, от дворовых девок нажитые, к отцу относятся без особого уважения, без любви, почёта и заботы. В завещании всем отписал большие капиталы, никого из них, троих, не забыл. Матерей их тоже милостью не обидел. Вольные всем дал, да только мало им, растут неблагодарными. Вся надежда на последнего ребёнка, хоть и незаконнорождённого: может, из него толк будет? Хотя вряд ли увижу, близок смертный час. Четвёртому ребёнку ещё всего ничего, семь лет, но и про него не забыл. О незаконной жене, матери своего ребёнка, побеспокоился, подумал. Она – самая любимая, хоть и старик я, а она молода. Всё у нас было по согласию, да только если люди узнают, то опять грязью обольют и придумают небылицы. Поэтому правильно, что отправил её подальше, в Тулу. Там дом ей купил, фамилию новую с паспортом справил, теперь она Остебная. Никто и не вспомнит о старой фамилии и прежней жизни. Вольную выправил и капиталов на безбедную жизнь оставил, после моей смерти, может, и замуж достойно выйдет, в жизни всё бывает! Даже необычные украшения заказал у лучшего ювелира. Обещал он, что подобных изделий больше никогда не повторит. Дороги необычайно: по десять рублей за каждое отдал, двух коней купить можно. Одно, с символами родового герба, – жене, а другое – ей же оставил, чтобы дочери семилетней отдала. Пусть растит ребёнка, мне уже недолго осталось. Она одна ко мне по-человечески относится. Даст Бог здоровья, съезжу, навещу их».