— Вы что-то хотели сказать?
— Да, — она отвела глаза, с преувеличенным вниманием изучая розочки на скатерти. — Я хотела… Насчет тех моих слов. Думаю, я должна извиниться. Я мало чего знаю о людях и судила, не разбираясь.
Произнести это внезапно оказалось куда проще, чем она думала. Наама выдохнула, наслаждаясь странным чувством облегчения, и подняла взгляд на мужчину.
— Кроме того, я хочу сказать спасибо за все, что вы сделали для меня. И за ваше терпение. Я иногда бываю просто несносной.
Она ждала, что Торвальд ответит шуткой, в своем обычном стиле. Но вместе этого сердце тревожно сжалось от дикой смеси нежности, вины и печали. Чужие чувства, попав в минорные аккорды, звучавшие в душе, ощутились как свои — полностью и целиком.
— Я тоже должен попросить прощения, — тихо выговорил мужчина. — Мне стоило не поддаваться эмоциям, а переубедить вас. Если вам будет интересно, я потом поделюсь фактами. Все не так однозначно, как может показаться на первый взгляд.
Потом… Спасибо ему за это “потом”. За то, что он, несмотря на свое категорическое несогласие с решением Наамы, отбросил в сторону страшную статистику, которой пугал ее всю неделю и теперь говорил так, словно не сомневается — это “потом” обязательно наступит.
Захотелось сказать еще что-то. Но что? Главное уже прозвучало, любые другие слова после этих казались лишними.
Так они и пили чай в молчании.
***
Оглушительно громко тикали часы, отсчитывая последние мгновения. Наспех переоборудованная в больничную койку кровать казалась жесткой и неудобной, но ворочаться и вставать, после проведенной тонкой настройки, было нельзя (”крайне нежелательно”, как выразился Макконелл). Поэтому Наама рассматривала потолок.
Скучный потолок. Белый, как и в других комнатах коттеджа. Никакой гипсовой лепнины или арок, которые встречались в Грейторн Холл. Только еле заметное пятно в форме летящей птицы в углу у окна.
— Еще раз: тестовый пуск, — раздалась отрывистая команда над головой. Контуры нанесенных фигур и рун разом вспыхнули, заполняя пространство кроваво-красным сиянием, словно в комнате бушевало пламя. Красный сменился оранжевым, потом желтым, зеленым… Как рекламная вывеска, которую лишенный вкуса владелец настроил на поочередное отображение всех цветов радужного спектра. Макконелл довольно крякнул.