В настоящий момент я выискивала активистов, выступающих против путешествий, которые стремились прекратить работу Машин. Для путешественника подобная политическая позиция была крайне маловероятна, однако с этим типом что-то явно было не так. Поэтому я последовала за ним на безопасном удалении, наблюдая, как он перемещается от одной женщины к другой, нашептывая им что-то на ухо, сбивая их с одного из немногих путей, ведущих к власти. Наконец, у самой границы амфитеатра мужчины с черными повязками собрались вместе. Остановившись неподалеку, я стрельнула сигарету у потрепанного панка в годах, стараясь уловить обрывки разговора путешественников.
– По-моему, сегодня нам удалось обратить многих. Отличная работа. – Это сказал Билли Айдол, тип, которого я больше сотни лет назад видела в свите Комстока.
– Полагаешь, мы сможем осуществить редактирование до того, как время остановится? – спросил другой мужчина.
– Возможно, нам придется вернуться на сотню лет назад.
– Сколько еще ждать? Когда мы вернем свои права? Это тянется слишком долго. Думаю, нужно ударить по Машинам сейчас.
Далее их голоса потонули в реве толпы.
У меня в голове сформулировалась страшная догадка. Существует одна-единственная причина, почему у путешественника может возникнуть желание запереть линию времени, и это возможно только в том случае, если он собирается осуществить последнюю, окончательную правку, отменить которую будет уже нельзя. Я снова взглянула на журнал. Как раз такой пропагандой воспользовались бы последователи Комстока, чтобы отменить тайные исправления, сделанные мною и моими подругами из «Дочерей Гарриэт».
Мы, «Дочери», частенько спорили о том, не приходится ли нам иметь дело с какой-то враждебной группой. Даже когда нам казалось, что мы в прошлом добились значительного прогресса, настоящее упорно отказывалось изменяться. Однако, помимо постоянного разочарования, никаких доказательств противодействия у нас не было. Казалось, мы сражались с призраками.
И вот теперь эти призраки превратились в реальных людей.
«Комстокер» заканчивал гневную обличительную тираду.
– Вот что происходит, когда мужчины становятся жертвами, – сказал он, указывая на амфитеатр. – Но когда мы завладеем Машиной, этот мир никто уже не вспомнит!
В этот момент он обернулся и увидел, что я внимательно слушаю. Его лицо скривилось в отвратительной кривой гримасе: он узнал меня и понял, что я не из этого времени.