Путь же Артема, по крайней мере сейчас, тянулся к возвышенности: одинокая скала показалась ему идеальным местом. Здесь он надеялся сказать миру то, что о нем думает. Сбросить маску, так сказать. То есть – заорать во все горло, стараясь дать ненависти выплеснуться с той силой, с какой она способна была плескаться и выплескиваться. Слишком уж долго он сдерживал и накапливал этот неистовый, леденящий и обжигающий холод в груди. Пожалуй, от того самого роддома, в ненависти которого он появился на свет. Ну а в детском доме к той ненависти прибавилась уже его собственная, ответная, потом сильно укрепившаяся в училище и пружиной сжавшаяся в армии, поставленная на защелку, заблокированная и вросшая в самую Артемову сердцевину.
Подъем вышел мучительным. Крутой глинистый уклон, притрушенный прелой прошлогодней листвой и поросший чахлыми побегами, оказался влажным и рыхлым. Артем несколько раз соскальзывал к стартовой точке, как к началу игры, которая не забавляла.
Наконец, впиваясь ногтями в плотную глину, он добрался до намеченной вершины, взмокший и запыхавшийся, обессиленно стащил рюкзак, бросил на бледную траву и оперся о каменный выступ, к которому стремился.
Впрочем, рюкзак имел собственные устремления, потому что, получив свободу, тут же покатился обратно, вниз, набирая скорость и подпрыгивая на ухабах, как раздутый тряпичный бочонок.
Артем не вскрикнул, не простонал, не вздохнул. Он, как всегда, когда его раздирала злость, ни дрогнул ни одной мышцей лица. Он просто молча проследил весь путь побега, который проскакал свободолюбивый рюкзак, и до боли сильно упер большой палец левой руки в указательный, стараясь все чувства передать этому усилию. Боль позволила ему остаться неподвижным и от той злости невредимым, если не считать мушек, летающих перед глазами. Хотя, может это были просто лесные насекомые.
Посидев у камня и восстановив дыхание, он приметил далеко внизу просвет между двух деревьев, в котором исчез рюкзак, и, цепляясь за молодые поросли и выдирая их с корнями, заскользил вниз.
Рюкзака за деревьями не оказалось, но примятая редкая трава выдала беглеца без всякого сочувствия: вещмешок свалился в овраг, на дне которого струился и журчал родник, слышимый в лесной тишине издалека.
Артем подошел к краю, чтобы оглядеться и прикинуть путь для спуска, но рыхлый и сырой берег предательски подался, двинулся и оборвался, увлекая за собой Артема и осыпая его листвой, прелью лесной подстилки и комками грунта. И Артем не то, чтобы упал, скорей съехал, но так больно саданулся коленом о каменистое дно оврага, что завалился на бок, схватился за колено и почти вскрикнул от боли. Но, не вскрикнул. Сжал зубы, сильно и натужно шипя с каждым выдохом.