Опасливо косясь на человека, енот медленно поднял печеньку, осторожно, но цепко взял ее обеими передними лапками, больше похожими на крошечные человеческие ручонки, обнюхал угощенье и, не сводя глаз с противника, откусил.
Печенье его потрясло! В восторге, уже почти позабыв о человеке, он отдался таинственной стихии вкуса, и молниеносно работая челюстью, мгновенно сгрыз угощение.
Артем поднялся, огляделся и нашел вполне подходящую палку, которой безопасно для рук можно было надавить на пружину. Провозившись минут десять, он освободил енота, и тот грязной тенью шмыгнул в заросли тростника и растворился в них.
Артем оглядел тростник, осмотрелся вокруг – енота нигде не было. Ушел восвояси.
Артем же восвояси уйти пока не мог. Собственных «своясей» в этом мире он не имел никогда, а жить среди людей, в полной мере завися от них, но чувствуя их ненависть к себе и ненавидя в ответ, больше не мог.
Он вздохнул, уселся на сухую глинистую кочку, достал смартфон и «побродил» курсором по электронной картой.
За несколько дней или около того можно было выйти к морю. У Артема не было опыта хождения по лесу в поисках самого себя, поэтому он не знал, с какой скоростью это делается, и когда путь этот выведет его к морю. И уж тем более, к пониманию того, как жить дальше.
Внутренняя боль, похожая по ощущению на спицу, воткнутую в сердце откуда-то снизу, из-под ребра, и поэтому достающая прямиком до мозга через грудину и горло, притупилась, одрябла. Но радости от того не прибавилось, как не прибавляется ее после удаления зуба, хоть и немеет уязвленная плоть.
Артем медленно поднялся, еще раз огляделся. Нужно идти. Все равно куда, лишь бы найти выход и понять.
Он пробрался сквозь тростниковые заросли и выбрался к пологому разливу, плавно вдающемуся в довольно быстротечную, но почти пересохшую юркую речушку, влекущуюся по дну каменистой промоины.
Выбирая маршрут, Артем решил идти вдоль реки по просохшей линии ее дна, летом казавшейся каменистым берегом.
И он побрел бессмысленно и устало, время от времени присаживался на валуны или бревна павших деревьев, принесенных сюда вешними водами, и так сидел, разглядывая биомассу под ногами или однообразный щебень мертвого речного дна.
Теперь ему казалось, что разжав какую-то внутреннюю пружину, он высвободил живущее в нем горе, которое обессиливало душу.