Подзабытые верования, растерявшие почти все свои земли, адептов, величие. Не справившиеся с новыми временами, истертые до неузнаваемости статуи. Я пнул ногой приличных размеров булыжник, отвалившийся от круга каменного постамента, и пригляделся к главному символу округа Кайсли.
В лучах заходящего летнего солнца дедушка-дуб был еще более уродливым, чем я его запомнил. Кривые ветки, подпертые палками, непропорционально огромные наросты на разных сторонах ствола, перевязь из красных канатов и тряпок. Зачем так мучить дерево? Кажется, Сириус что-то такое рассказывал, но вспоминать мне не хотелось, я помахал рукой у лица, отгоняя то ли нахлынувшие воспоминания, то ли столпившуюся мошкару.
Сириусу нравились подобные места, а про этот холм он говорил, что чувствует здесь себя спокойно. Я замешкался на полпути, обходя каменный постамент, и попытался представить его сидящим с какой-нибудь книжкой и термосом мятного чая. И полностью провалился. Так и не смог ощутить ни толики умиротворения или того самого «спокойствия» – только нарастающее чувство отвращения.
На макушку с ветки упал желудь и, отскочив, завалился за воротник. Пытаясь достать его, я расцарапал шею. Швырнув желудь на землю, обиженно зашагал к северной лестнице. Нелюбовь с этим местом, видимо, была взаимная.
Почти на ступеньках я почему-то оглянулся и краем глаза заметил Сириуса! Как я его только что и представлял: сидящим под ветвями дуба с книжкой в руках. В висках застучало. Я проморгался, и все исчезло. Видимо, недосыпание решило оживить мои фантазии. На всякий случай я еще раз обошел дуб по кругу. И, подобрав с земли злосчастный желудь, сунул его в карман. По лестнице спускался уже почти бегом. Солнце село, и над холмом нависла темнота.
* * *
Двухэтажный особняк раскинулся почти на гектар. Фамильное поместье Дэ Нортов не было самым большим из владений древних родов, зато по своей древности вполне могло поспорить со многими столичными усадьбами. Серый песчаник, залитый столетиями дождей, вкупе с отблесками многочисленных фонарей обворачивали дом жутковатой атмосферой угрюмости. Мне подумалось, что этому поместью очень подошел бы туман, но ночь обещала быть ясной и звездной.
– Мистер Хартли, это вы? – старичок-дворецкий прищурился, уткнув свой свечной фонарь почти в самое мое лицо.