– Умеешь исцелять? Походу, мне кровь глаза залила.
– С-секунду…, – она что-то откуда-то отрезала и подставила мне под рот, – Моя плоть умеет исцелять. Съешьте.
– О боже…, – покорно съедаю.
На вкус как бекон.
Через минуту зрение пришло в норму, однако звон в ушах так и не ушёл. Я выпрямился, вдохнул полной грудью и наконец смог снять «маску» сумасшествия и гнева, которую надел исключительно для Шезму.
Всё пространство вокруг поменялось. Раньше оно было ярким и белым, словно бы отражением здоровья своего правителя, однако теперь по небесам шла мерцающая трещина, а свет окрасился в серую пелену мрака. Весь Эдем словно разломился, и лишь стоило посмотреть вниз, как всё стало понятно.
– Шезму…, – вздохнул я, – Лилит, скажи. Я ведь влетел ему в грудь?
– Да. Вашу руку поглощал именно центр груди. Как мы и планировали, господин.
– Ясно…, – я вновь посмотрел на всё ещё живое существо.
От него осталась лишь голова и ошмётки изуродованного мяса. Он не восстановится – на это больше не было энергии, ибо она вся хранилась в Обжорстве. Теперь это лишь страдающий в агонии мужчина, неспособный даже самостоятельно умереть.
У него не было рта, но он пытался вопить. У него не было глаз, но он хотел плакать. Его тело было уничтожено, но я знаю, что он чувствует фантомную боль, проживая момент взрыва каждое мгновение. Я понимаю, что это невыносимо. И покончить с собой он тоже не сможет – собственную смерть Бог Крови встретить не способен.
Это вечная тюрьма в центре темноты, откуда самостоятельно не вырваться.
Теперь Шезму – это просто кусок страдающего мяса, что полностью себя осознаёт. Он всё прекрасно понимает.
– Лилит, ответь…, – я смотрю в зажмуренное лицо обычного старика, что пытается стерпеть невыносимую боль, – Ты понимаешь, каково ему сейчас?
– Да…, – она тоже смотрела на отца.
– Ты понимаешь, что если мы его сейчас не убьём, он будет вынужден страдать всю оставшуюся вечность?
– Да, господин.
– С недавних пор я владею телепатией. Я знаю, что он умоляет его убить. Он не просит прощения, не просит вернуть его в жизни и ничего не предлагает. Всё, что он делает – плачет и умоляет поскорее его прикончить. Но он не может это сказать. Как и услышать он нас тоже не может. Теперь Шезму – просто застрявшее во тьме существо, испытывающее нестерпимую боль каждую секунду существования. Это невыносимая пытка – ничего не слышать, ничего не видеть, не иметь возможности двигаться, но осознавать себя и чувствовать сильную боль разрываемых внутренностей, – я повернулся на девушку, – Он теперь лишь существо, запертое внутри куска мяса. Если бы не я, ты бы даже не знала, чувствует ли он что-либо сейчас. Но я скажу тебе – он жив и всё чувствует. Твой отец заперт в темноте наедине с мыслями и болью.