– Ваше величество! – Му Дань[5], одна из двадцати четырех цветочных владычиц, отодвинула занавеску и встала на колени перед постелью. Она протянула руки, чтобы забрать крепко спящую новорожденную девочку, но, увидев обескровленное лицо женщины, не смогла сдержаться, и слеза скатилась по ее щеке.
– Слушайте приказ: отныне правда о происхождении этого ребенка должна храниться в тайне, и если кто-то раскроет этот секрет, то его духовная сущность будет уничтожена. – Дыхание женщины было слабым, а голос – тихим. Но все равно чувствовались величие и строгость.
– Повинуемся! Мы будем почтительно следовать воле нашей Повелительницы! И если кто-нибудь из нас хоть на секунду воспротивится вашему решению, то самостоятельно уничтожит свою душу! – торжественно поклонилась владычица Му Дань. Она держала на руках младенца и крепко прижимала его к себе.
Женщина окинула внимательным взглядом принесших ей клятву, и в глазах ее появились слезы.
– Если так, то я спокойна. Встаньте с колен. Му Дань, подойди. – Она приподнялась на постели и слабо взмахнула рукой, подзывая к себе. При каждом движении пальцев кружились лепестки.
– Ваше величество! – Владычица Му Дань, обнимая дитя, приблизилась к женщине.
– Дайте ей это. – Она вручила Му Дань пилюлю цвета сандалового дерева, похожую на жемчужину.
Цветочная владычица повиновалась и положила ее в рот малышке. Затем с помощью росы помогла ей проглотить пилюлю.
На усталом лице женщины появилась еле уловимая спокойная улыбка:
– Это пилюля, сдерживающая чувства. Тот, кто принял ее, никогда не сможет испытать любовь.
– Ваше величество, вы… – Владычица Му Дань услышала затрудненное дыхание женщины.
– Если не будет чувств, то сможет вырасти сильной девушкой. Если не полюбит, будет свободна. Это мое благословение. Лучшее, что я могу ей дать… – Внезапно женщина нахмурилась, словно испытывала сильную боль. Она коснулась сердца бледной, ослабевшей рукой.
– Ваше величество!
Женщина на постели вздохнула:
– Пустяки.
Снова открыв ясные глаза, она добавила:
– Сегодня ведь наступил сезон Выпадения Инея?
– Все верно, – ответила владычица Дин Сян[6], стоящая у постели.
Взгляд женщины помутнел, словно она погрузилась в необъятную пучину воспоминаний. После непродолжительного молчания она погладила прелестные, как лепестки, щечки младенца и тихо произнесла: