– Интересно, господин шпион, и как же вас угораздило к нам попасть?
Окружавшие генерала загалдели:
– На дыбу, в гестапо его! Смерть мерзавцу!
Мишеля стали окружать. А он, с присущим ему хладнокровием, и глазом не вёл, глядя в лицо неминуемой гибели.
– Позвольте, генерал, последнее слово.
– Слушаю вас.
– Вы, видно, по моей выправке определили, что я военный.
– Да.
– И это правда, не буду этого скрывать. Вернее, я им был и даже успел повоевать. Но это было давно и далеко отсюда.
– Даже так…
– В далёком двадцатом году я уходил из Крыма в составе казаков барона Врангеля.
Настала очередь генерала Гёпнера удивляться:
– Вы белогвардеец?
– Казак Всевеликого войска Донского. Мой отец, есаул в составе экспедиционного корпуса, в далёком тысяча девятьсот пятнадцатом году попал во Францию, а после февраля и октября семнадцатого наотрез отказался возвращаться в Россию. Я же после мыканий на Галлиполи тоже оказался в Франции и чудом его нашёл. Тогда мне было шестнадцать. С тех пор Франция стала для меня второй родиной.
– И вы с тех пор…
– Ненавижу большевиков, они отняли у меня всё, к тому же я дворянин. Моему прадеду пожаловали дворянскую грамоту за беспримерное мужество.
– Я отменяю свой приказ, но вы состоите при мне адъютантом. От меня ни на шаг. Разве что по девкам или в бой, и то может быть. С кем в Париже водили знакомства?
– С генералом Деникиным, был ему представлен, и со множеством других белых офицеров.
– Как вас звали в России?
– Константин Матвеевич Самойлов, – уже перейдя на русский, ответил Мишель.
– Я, с вашего позволения, – с иронией в голосе и взгляде сказал Гёпнер, – буду звать вас Мишель.
– Почту за честь, – щёлкнув каблуками сапог и вытянувшись во фрунт, отвечал казак.
Это понравилось Гёпнеру.
С тех пор и до вхождения в Париж Мишель был в подчинении генерала.
Несмотря на это, он доказал на поле брани своё геройство, так сказать выказал личную храбрость, чем заслужил Железный крест, который лично для него выхлопотал Гёпнер у Гудериана:
– Этот молодец спас мои танки от губительного огня артиллерии противника и повёл машины на уничтожение замаскированной батареи.
Во время торжественного приёма на Елисейских полях, устроенного в честь фюрера, Мишеля представили Гитлеру. Тот, взглянув Мишелю в глаза, задал один-единственный вопрос и ушёл, не дождавшись ответа: