Вопрос на мгновение незавершённой мыслью повис в воздухе и после небольшой паузы материализовался в вывод:
– Поэтому ты едешь в дыру, полную странностей!
– Я еду просто в неизвестное место, где живут обычные люди, – по-своему решила завершить дилемму Варя.
Опять помолчав немного, подруга, изменившимся до сочувствия тоном продолжила:
– Там, говорят, не совсем «такие же» люди. Странные они какие-то. Все, кто туда ездил, вернулись подавленные.
– Что значит подавленные? – голос собеседницы стал мягче, но сохранял уверенность.
– Обстановка там какая-то нездоровая. Ну и люди такие же. Глушь, что ты хочешь? Прошлый век!
– Посмотрим. Тем не менее, все вернулись живыми – здоровыми? Значит – не так уж всё и плохо.
– Ну да, стакан или наполовину пуст, или наполовину полон.
– Ира, мы же с тобой детдомовские! – привела Варя последний, как ей казалось, самый весомый аргумент. – Нам ли бояться новых людей и неизвестных условий жизни! Мы договоримся с кем угодно!
Девушка в ответ только вежливо улыбнулась. Даже в личной беседе такое напоминание вызывали у неё неловкость и смущение. Она стеснялась обстоятельств своего детства, считая их признаком неблагополучия и плохой репутации. Одноклассница же, напротив, относилась к своему прошлому невозмутимо и с достоинством, принимая эту сторону жизни как часть собственной неповторимой судьбы.
– Знаешь, у тебя даже новогодние мечты не меняются, – наконец, после непродолжительного молчания, снова другим, уже полушутливым тоном выдвинула Ирина контраргумент, – как в детстве, так и сейчас, мечтаешь о семье, которой ни у тебя, ни у меня нет, богатом муже…
– Почему о богатом, а не любящем?
– Потому что подброшенная монета – это не про любовь!
– Я всегда была не согласна с тобой в этом вопросе… – смеясь, ответила собеседница. Такая интерпретация её необычных новогодних ассоциаций и шутливый спор появились между ними давно, с момента их первых, ещё детских, взаимных доверительных откровений и всегда обеих веселили, как веселит мрачный реализм, если внезапно превращается в чёрный юмор. В отличие от подруги, Варвара ничего не помнила о своём детстве. До пятилетнего возраста – того возраста, с которого она оказалась в детском доме. Поэтому для неё эти внезапно появляющиеся с первой снежинкой образы были не просто видениями, а основанием призрачной надежды на появление воспоминаний. Однако сам их характер, скорее, предполагал, что это – всё же мечты, фантазии, а не забытые картины другой жизни.