«Так наклонить свою голову может только она. Не слишком низко и не слишком высоко. Угол всегда одинаковый, но не сказать, что это именно сорок пять градусов. Ещё важно то, как она уводит подбородок в сторону дальнего плеча. Не лицо, а золотое сечение. Анатомическая жемчужина», – думал Леон, глядя внимательно на неё.
– Задумчивый такой! – с ощутимой любовью в голосе дразнила его Мизуки.
Мизуки было двадцать семь лет, но внешне ей нельзя было предъявить больше двадцати, а если честно, то и всех восемнадцати. Она объясняла свою моложавость японскими корнями по материнской линии, тогда как отец её был японцем со ста процентами иностранных европейских генов. Азиаты, действительно, были склоны к замедленному старению, как показывала статистика. При первой встрече с ней Леон думал: «Сразу видно, что она метиска, но какая! Если кому, бывает, черты от родителей достаются „неудобные“, отчего внешность такого человека вызывает эффект „зловещей долины“, будто наблюдаешь ты за чем-то неестественным, то Мизуки была совершенно противоположным примером. Она походила на Magnum Opus природы – финальное творение красоты. Каждый сантиметр её лица проектировался на основе работ Микеланджело и Дельфе́на Анжольра́».
– Я наблюдаю, – спокойно, снова закрыв глаза, когда её голова вернулась в естественное положение, сказал Леон.
Леону же, напротив, было сорок пять лет, но выглядел он тоже больно уж молодо для своих лет, хотя азиатов в родословной у него не было: он не мог этого знать наверняка, а лишь отталкивался от своей европеоидной внешности. Такая внушающая разница в возрасте возникла в условиях их странной встречи: случайности правят вселенной, и чем страннее их обстоятельства, тем сильнее связываются сердца.
– За чем наблюдаешь? – ещё ближе приблизила своё лицо Мизуки.
– За красотой.
– Но ведь твои глаза закрыты, глупенький.
– В зрении лишь отражение – красота кроется в душе. С закрытыми глазами я всё равно вижу тебя.
Подтянувшись к нему в упор и улыбнувшись, Мизуки нежно поцеловала его в губы своими слегка пухлыми губами, которые Леон про себя всегда называл «зефирками». Тихая улыбка расползлась тенью по его лицу, поверх которого спадали темные волосы с мелкой проседью, слегка развевающиеся от легкого ветерка.
– Опять плохо спалось? – полушепотом спросила она его на ухо.