– Вы куда?
– Мы уезжаем, – отвечает Греховцев, не оборачиваясь.
Я, прижав одну руку к груди, едва не бегу за ним. Он шагает так быстро, что я еле успеваю переставлять окоченевшие ноги и несколько раз чуть не падаю.
Добравшись в таком темпе до дома, заходим внутрь, пересекаем прихожую и оказываемся в какой-то комнате.
– Одевайся!
– Я никуда не поеду, – заявляю из вредности, – я пойду к ребятам. Меня Паша там ждет!
– Сейчас заткнись, Настя, иначе я за себя не отвечаю!
– Никуда я с тобой не поеду, – выкрикиваю звонко, – иди к черту, Греховцев!
– О’кей! – вдруг соглашается он и, бросив мою одежду на кровать, идет к выходу.
– Нет! – вырывается у меня, – не уходи, я с тобой!
Я не могу. Не могу позволить себе расстаться с ним на такой ноте. Я никогда себе этого не прощу.
– Одевайся. У тебя пять минут.
– Хорошо.
Снимаю с себя толстовку и берусь за джинсы. Вдеваю одну ногу, а сама на Кира поглядываю. Он не уходит, сунув руки в карманы и подперев плечом дверной косяк, за мной наблюдает.
– Когда ты уезжаешь?
– Завтра вечером.
Уже завтра?.. О, Боже. Обхватившая горло безжалостная рука, выбивает из меня тихие всхлипы.
– Зачем, Кир? Зачем тебе туда ехать?
– Так надо, Настя, я давно решил…
– Почему я узнаю об этом только сейчас, Кирилл?
Кое-как справившись со второй штаниной, медленно подхожу к Греховцеву. В комнате темно, но падающего из окна сумеречного света хватает, чтобы рассмотреть и оценить великолепный торс. Я давно уже не видела его. Примерно год, с прошлого лета. С тех пор грудные мышцы значительно увеличились в размере, кубики на прессе стали рельефнее, а плечи сильно раздались вширь.
– Кир, а ты обо мне подумал? Хоть раз? Как я без тебя здесь буду?
– Прекрасно без меня ты будешь. Вписки, купания в нижнем белье… тебе же нравится?
– Мне нравится везде, где есть ты!
– Прекращай, Настя, – морщится от досады, – одевайся и поехали.
Подняв руку, я легонько касаюсь пальцами его плеча. Он дергается, словно на него муха села.
– Я просто потрогаю…
– Не нужно меня трогать.
В груди из-за ужасной новости и так сплошное месиво, поэтому сейчас обидные слова почти нечувствительны. Почти не больно и почти не обидно.
– Хорошо. Поцелуй меня тогда!
– Нет.
– Кир…
Закидываю руки на шею и прижимаюсь всем телом. Кожа к коже. На мне лишь влажный тонкий лифчик, на нем – ничего. Оба вздрагиваем и на мгновение замираем.