Таня лезет ко мне, пытается обнять, а у меня отторжение и брезгливость. Все кажется притворством и ложью. И говорить об этом я пока не готова.
– Маш… твою мать, я даже не знаю, что сказать…
– Не надо ничего… потом, ладно? Помоги мне убраться отсюда.
– Конечно. Куда едем, к папе?
– Да… просто в мою машину все не войдет, а возвращаться я боюсь, вдруг он вернется.
Вдвоем с Таней мы сносим все сумки вниз. Потом возвращаемся, чтобы еще раз все осмотреть. Она стоит у порога, а я обхожу всю квартиру. Поправляю занавески, покрывало на кровати, закрываю дверцы шкафов. На кухне ополаскиваю чашки, из которых мы с ней пили кофе. Забираю мусорный пакет из ведра.
– Все? – спрашивает подруга.
– Да.
Спускаемся вниз, я вручаю консьержу ключи от квартиры и тепло с ним прощаюсь.
Уже вечером, после того, как мы с Таней распихали основную часть вещей по полкам моего старого шкафа и с помощью папы сделали небольшую перестановку, я решаюсь поделиться с ней подробностями.
Она слушает молча. Маленькими глотками пьет красное сухое и прячет от меня подозрительно блестящие глаза.
– Я ж на твоего Лебедева чуть не молилась… – проговаривает Таня еле слышно, – думала, на тебе все законы мироздания сломались. Чтоб богач, секси, да еще и верный. Оказалось… что показалось.
– Я тоже так думала, пока вот… случайно не прочла.
– Покажешь мне фото этой суки?
– Телефон выключен, Таня… не хочу пока включать…
– Ладно, потом.
Видя мое состояние, она больше не пытается меня разговорить, решает, видимо, поддержать присутствием. А мне вдруг тошно от него становится, я поделилась с ней, а легче мне не стало, и теперь снова хочется одиночества.
– Что делать думаешь? – подает голос.
– Дальше жить.
– Разводиться будешь?
– Да.
– И не простишь?
– Ты бы простила?
Таня делает глоток, задумчиво смотрит через стекло бокала.
– Нет, Маш… я бы не смогла…
– Вот и ответ.
Она остается со мной до самого вечера. Уезжает уже ближе к одиннадцати. Закрыв за ней дверь, я иду к папе. Нахожу его на кухне.
Сидя за столом, он пьет пустой чай.
Подойдя сзади, обнимаю его за плечи и прижимаюсь губами к щеке.
– Стеснила тебя… прости…
– Глупости, дочка… – отзывается он, – поешь сядь, вроде, похудела…
– Тебе кажется, – отвечаю я, но послушно наливаю для себя тарелку супа.
Ем, сидя напротив отца, взгляда его избегаю и вкуса пищи совсем не чувствую.