– Почему они так норовят утопиться?
В ответ на этот наиглупейший, по ее мнению, вопрос Ольга фыркает:
– А с чего ты взял, что они вообще хотят утопиться?!
Она не объясняет. Ей нравится играть, дожидаясь, чтобы я сам догадался. Часто наши краткие диалоги на этом и обрываются: разгадывать помыслы кривых – дело неблагодарное.
На набережной самый шустрый санитар, упустив жертву, со злостью поддел свою шапочку ногой. Остальные уже давно тормознули, смирившись с тем, что догнать ни кривого, ни товарища не получится. То ли благодаря судьбу за завершение неудачного спринтерского забега, то ли сожалея о вырвавшемся на свободу психе, они облегченно вздыхают.
– У него получилось, Леша. Понимаешь? Получилось! – задыхаясь от волнения, Ольга говорит шепотом.
Киваю.
А потом она делает то, к чему я никак не могу привыкнуть: заглядывает в самые недра меня. Нет, не смотрит своими зелеными глазами, но дает утонуть в них… прежде чем с простодушной надеждой маленького ребенка спросить:
– Когда же получится у нас?
Оглушительный раскат грома вырывает из бездны.
Вздрогнув, я отворачиваюсь и бреду к кушетке.
…Все кривые знают: если долго разглядывать побелку, можно встретиться с Морфеем – Богом, что дарует маленькую смерть. Блаженное забытье до первых лучей солнца. А потом снова наступит треклятый день.
– Боишься дождика, а раньше любил, – Ольга укоряет за страх.
Мотаю головой:
– Не дождика.
– Грома? Грозы?
– Того, что после…
Она заинтересованно приподнимает бровь.
– Озон. Не люблю запах озона.
Окурок тут же летит на улицу, окно захлопывается: к бзикам кривых другие кривые относятся с пониманием.
– На сегодня все! – Ольга вытягивается на кушетке, смеется: – Завтра нас разбудит сам дьявол. Злющий, без головного убора и с оторванными пуговицами. Вот увидишь.
Бог и солнце нынче милостивы: сон приходит быстро, а свет поутру еще не скоро заглянет в палату, прячась за угрюмой тяжестью свинцовых туч.
***
Меня вызывают к главврачу.
Кабинет залит светом. В запахе лака чувствуется легкий шлейф хлорки. Посередине стол и два стула. Шкаф в левом углу забит делами кривых. Справа – дешевая двадцатисемидюймовая плазма от «Самсунга». Черный шнур на безразличной ко всему происходящему белой стене утыкается в такую же равнодушно-белую розетку
Мы сидим друг против друга: я и мужчина в черном плаще. Он держится спокойно и уверенно, меня же всего трясет. Главврач, судя по всему, на взводе: