Наверное, местные проявили милость. Иномиров не казнили, не пытали, не заставляли работать. Да, по пятам следовала стража, выйти за пределы сада людям не позволяли, а молчание и ожидание с каждым днем становились все тягостнее, но чужакам ведь сохранили жизнь. Некоторые говорили, это от растерянности, местные сами не знают, что делать с гостями, боятся, поэтому держат их взаперти. Марк считал, что нет ни милости, ни растерянности, и каждый проведенный здесь день будет записан на счет, а затем по долгам заставят заплатить.
Спустившиеся в гостиную люди столпились в одной части комнаты, Лаэм, Зейн и Трив – «надзиратель без голоса» – встали у стены напротив. Между ними находились полицейские в черных кителях. Двое были спокойны, во взглядах даже виделась толика ленцы, но третий держал руку на поясном чехле с револьвером и смотрел исподлобья, точно пытался понять, укусит ли пес, если к нему подойти.
На полу лежало тело в саване. Несколько женщин отвернулись. Одна направилась к выходу, но Зейн сделал едва заметный шаг, и она вернулась на свое место, потупив взгляд. Офицер приоткрыл саван. Голова лежащего, казалось, держится на одном соединении – от шеи осталось всего несколько лоскутов кожи, будто зверь вырвал из добычи хороший кусок.
Марк скрестил руки. Хотелось отвернуться, наморщить нос – от тела несло кровью, мясом, отбросами, но он продолжал смотреть.
Таких уже показывали: со рваными ранами, без рук, без ног. Все они пытались бежать: одни, точно ошалелые дети, хотели мчаться навстречу приключениям, другие, как настоящие альтруисты, верили, что вот доберутся до властей, вот подарят миру прогресс, а третьи все грезили свободой, будто знали, что с ней делать. Сбежавшие возвращались всегда: их приносили в саване.
– Среди вас есть его родные или друзья? – сухо спросил полицейский.
Ответом были вздохи, несколько ругательств, одна молитва и почти двадцать отведенных взглядов, нервное постукивание ногой по полу, покашливание.
Возможно, за словами про друзей и родственников действительно крылись забота и уважение, но Марк слышал в них заученность, а принесенные тела выглядели как реквизит в спектакле, поставленный, чтобы донести до зрителей одну мысль: «Сидите смирно. Сидите. Смирно».
– Тогда уносите, – отдав команду своим, офицер кивнул стражам.