– Дура! – оборвал ее Луньев и ушел, хлопнув дверью.
– Валюш! Что случилось? – послышался голос вошедшей квартирной хозяйки. – Я слышала крики.
– Ничего, Марь Иванна, – механически слетело с губ Вали (казалось, девушка не слышала ни заданного вопроса, ни собственного ответа). – Я сейчас, сейчас…
Ничего не видя перед собой, похожая на сомнамбулу, Валентина медленно вышла на балкон. А затем – хозяйка успела лишь вскрикнуть – девушка бросилась вниз с четвертого этажа.
Секунду, казавшуюся вечностью, на устах Валентины висело проклятие. Все ее существо было переполнено этим проклятием. И несчастная ощутила, что проклятие черной тенью окутало всю ее жизнь и две другие жизни, находящиеся в ней…
Боли не было. Только сердце в груди замерло.
Валентина зажмурила глаза и вдруг отчетливо увидела перед собой мертвенно-бледное женское лицо. На нее в упор смотрела женщина в напудренном парике. Кровожадные алые губы искривляла злорадная усмешка. Где-то Валя уже видела прежде это лицо. Ах, да, в окне княжеского дома.
Почему оно не исчезает? Почему мучает ее? Ведь она же зажмурила глаза. Но страшная женщина продолжает смотреть на нее.
«Уйди, уйди прочь!»
Валентина Казематова металась на больничной койке и еле слышно стонала:
– Уйди, уйди прочь!
В тот день врачи городской реанимации делали все возможное. После заведующий сам поражался результату, который даже ему казался фантастикой. В живых остались и женщина, и оба ее дожидавшихся своего часа ребенка.
– Это просто чудо! – качал он головой, беседуя с прибывшей из Камышовки Валентининой матерью. И уже мрачнее добавлял: – Однако больше мы ни за что не ручаемся.