На углу площади Маяковского, под висящим на чугунных цепях козырьком, на ступенях у входа в театр стоят и о чем-то спорят еще не успевшие состариться Зиновий Гердт и Сергей Образцов. Зануда Образцов, со своими канарейками и кукольной головкой на указательном пальце человекоподобной ладони, даже в то время не вызывал у мальчика большой симпатии и интереса. Гердт же, напротив, казался каким-то загадочным, не от мира сего. Уже потом, много позднее, когда раскрылась его актерская и человеческая натура, вспоминалось то единственное живое видение его из раннего детства.
Это место у парадного подъезда театра кукол принадлежит только маленькому мальчику, голубоглазому, со светлыми, чуть волнистыми волосами. Почти каждый вечер он подолгу сидит на покосившейся чугунной тумбе, вросшей в тротуар у входа в театр. К таким тумбам когда-то привязывали поводья лошадиных упряжек. Их давно уже не осталось в Москве. А та, из булыжного прошлого, с отшлифованным и порезанным на рельефные лепестки фаллическим набалдашником, еще стояла, обрастая слоеным асфальтом.
Зима перевалила новогодний рубеж. Над углом площади навис мягкий снегопадный вечер с январской, не то февральской оттепелью. Крупные мохнатые снежинки сыплются в свете вечерних фонарей и тают на мокром асфальте. Присев на холодный чугун тумбы, малыш долго и пристально вглядывается в противоположную сторону улицы Горького и площади Маяковского, где вот-вот должна появиться любимая мамочка, спешащая со стороны тогда еще единственного выхода из метро под Залом Чайковского. Наконец-то он замечает за снежной пеленой мелькание ее странно голубой шубы с большим воротником из серо-белого каракуля. Она то скрывается за плотной толпой, то выныривает и, преодолев последний рубеж – переход через весьма оживленную даже по нынешним меркам и беспрерывно гудящую, бибикающую улицу Горького – ведет малыша домой, к теплу и скромному ужину; обычно – это щи из квашеной капусты.
А в центре одноимённой площади еще не появился в тёмной бронзе на сером граните великий пролетарский поэт – Владимир Маяковский. Памятник этот долго не мог занять должное место. Вернее, место определилось быстро, а размер памятника никак не устаканивался. Со своего уголка у театра кукол мальчик несколько месяцев с любопытством наблюдал, как ставили поочередно фанерные макеты. Над площадью то возвышался громадный истукан, ростом почти с башню гостиницы «Пекин», то он превращался в тщедушного человечка, случайно вышедшего из толпы прохожих. Пока не обрел известный вид.