Вежливо пропускаю родительницу вперёд. Выходим в коридор. Следующая дверь оказалась моей комнатой. Захожу за матушкой и осматриваю помещение, где мне предстоит жить некоторое время. Кровать с железной сеткой. Матрас аккуратно заправлен одеялом. На нём лежит подушка в белоснежной накрахмаленной наволочке.
– Я к твоему приезду постельное белье постирала, – сообщает матушка.
– Спасибо, мамуль.
Продолжаю осмотр комнаты. Всё остальное производит удручающее впечатление. Затёртый красно-коричневый ковер на стене, убогий половичок с расползающимися во все стороны нитями. У окна – покарябанный письменный стол. На столешнице лежит мутное оргстекло. Под ним – несколько фоток и какие-то обложки журналов. Сбоку от стола – плакат с грудастой красоткой в откровенном бикини. Там же – небольшой шкаф со старыми книгами.
«М-да, бомжатник бомжатником, – делаю вывод. – Живу в коммуналке, папаша – алкоголик и моральный урод. Предыдущий хозяин тушки – отсидевший уголовник. Полный букет для последующей деградации. Как там великий Карл Маркс говорил? Бытие определяет сознание? Значит, надо срочно что-то делать, менять условия, выходить из этой среды. Кстати, а Паша – точно мой папаша? Сынком он меня не обзывал вроде, а когда матерился, орал мамаше “твой щенок”. Надо проверить».
Разворачиваюсь к матери.
– Мать, а чего это папаша такой буйный сегодня?
– Какой папаша? – недоумевает она, а потом в глазах мелькает искорка понимания. – А, ты о Пашке, что ли? Чудно, раньше ты его папашей никогда не называл.
«Понятно, скорее всего, отчим. Надо фотки посмотреть старые, чтобы понимать, что к чему».
– Ладно, мамуль, пойду я на улицу, продышаться хочу. Закис в больнице совсем.
– Миш, ты же не ел ничего. Давай я макароны разогрею, поешь и пойдёшь, – предлагает родительница.
– Не, ма, я потом. На свежий воздух хочу.
– Иди, – матушка растерянно смотрит на меня, – только со своими дружками не якшайся больше. Один раз они до тюрьмы тебя довели. Да и не выздоровел ты как следует.
– Опять двадцать пять. Мам, я же обещал. Сколько раз можно из пустого в порожнее переливать?
– Хочется тебе верить, – вздыхает родительница. – Ладно, поживём – увидим, а пока вот, возьми.
Она снова достаёт свою кошёлку, роется в ней и протягивает зеленоватую «трёшку».
– Вот тебе на сигареты там или ещё что-нибудь. Больше дать не могу, Пашка много денег пропил, – вздыхает матушка.