Этот близорукий, сутулый, интеллигентного вида человек был проницательным, отважным и неукротимым «тираноборцем», по выражению Ю. Давыдова. В 1915 г. он получил год ссылки «за намерение возбудить неуважение к Особе ныне Царствующего Государя Императора». В 1917 г. бурцевская газета «Наше дело» из номера в номер ставила в известность своих читателей, что «большевизм Ленина и его товарищей есть самое большое зло». Ее утренний выпуск 25 октября оказался единственным в тот день в Петрограде небольшевистским изданием. Вечером Бурцев был арестован, став, таким образом, первым политзаключенным советской власти. По воспоминаниям дочери Куприна, в 1942 г. 80-летний Бурцев бродил по оккупированному Парижу, «спорил с пеной у рта и доказывал, что Россия победит» (Ю. Давыдов).
Враги платили ему той же монетой. «Где Бурцева поймают, там его и надо повесить!» – в раже заходился Владимир Пуришкевич. «И пикнуть не дадим!» – уверял Лев Троцкий. Жандармский генерал А.И.Спиридович писал о «драме Бурцева»: «…он сеял подозрительность внутри партий, и ненависть глубокая и искренняя была ответом ему».
Ненависть к Бурцеву объясняется его независимостью: он был беспартиен, надпартиен. Неподвластный цековским бонзам, он ни в грош не ставил их партийную дисциплину и круговую поруку, презирал их партийные «кнуты и пряники» и плевать хотел на их «демократический централизм». Их уставы были писаны не для него. Их излюбленный жаргонизм «есть мнение» он пропускал мимо ушей.
Бурцев жил по своей воле, поступал по своей совести, делал свое дело и «гулял сам по себе». Он был свободен в выборе как целей, дерзких и благородных, так и средств, подчас, увы, неправедных. Выйдя на тропу войны, Бурцев вызвал огонь на себя: на него ополчилась вся эсеровская рать, он стал ходячей мишенью для боевиков. Страсти, помнится, разыгрались до такой степени, что Вера Фигнер предложила ему застрелиться. Собственная судьба волновала его в последнюю очередь, но он не имел права рисковать найденной истиной. Ради посрамления восславленного негодяя все средства были хороши, и Бурцев не остановился перед шантажом доброго знакомого.
В 20-е годы Бурцев проживал в Париже и с помощью знаменитой пневматической почты вел переписку с неким банковским служащим. Вот одно из полученных Бурцевым писем: «Не зайдете ли как-нибудь вечерком? Истинно уважающий Вас А. Лопухин» (Ю.Давыдов).