– Ты – вождь, – начал Богдан осторожно. – Ты – мудрый. Ты живёшь здесь очень долго. А я для тебя чужак. Поэтому я скажу честно, я не знаю, что будет. Но я уверен, что они вернутся. Точно вернутся. Их обидели, даже унизили. Конечно, захотят отомстить. Но так всегда было. Все народы сталкивались с этим, поверь мне, я читал. Вот чёрт, как бы это сказать… Понимаешь, за этими горами жили и будут жить тысячи народов. Они все воевали и будут воевать. Знаешь, если кратко, я скажу так: уважают только силу. Если ты сильный, тебя не трогают. Но это надо обязательно доказать. Дать сдачи. Причём так, чтобы и другим было неповадно! Вот.
Вождь долго молчал, пристально глядя на странного чужака. Потом прищурился и спросил:
– Ты говоришь, тысячи народов… Они все погибли?
– Нет, ну что ты! – снисходительно усмехнулся Богдан. – Кто-то выжил. Но погибло много. Всякое бывало. Вот, триста спартанцев, например, сдерживали тридцать тысяч персов, – заметив, как напряглось лицо вождя, он поправился: – Ну это, как, представь, один тумат против тысячи уйгуров.
– Один против тысячи? – медленно повторил Баргуджин. Затем посмотрел на свои руки, растопырил пальцы, но легче не стало. Тысяча звучала слишком страшно. Для него это было невероятно. – Они погибли?
– Да. Но смогли задержать врага, пока вся армия, то есть, всё остальное племя уходило в безопасное место, скажем так. Понимаешь?
– Как ты сказал? Спартанцы?
– Да, – подтвердил Богдан.
– Это неправда. Один тумат не сможет победить тысячу уйгуров. Но ты удивил меня.
– Ха! Конечно, в чистом поле не сможет. А если между двух скал, в ущелье, то точно сможет! – с довольным видом сообщил Богдан.
– Не верю, – покачал головой Баргуджин. – Завтра будет новый совет. Мы решим нашу судьбу. Ждите. Тускул, собери всех юношей. Утром ждите на берегу!
– Тускул понял! – кивнул сын шамана.
– А как же обряд посвящения? – вдруг вспомнил Богдан.
– Завтра решим, – коротко ответил Баргуджин и направился в сторону стойбища.
Солнце уже почти село за горизонт. Оно светило ему в лицо, и длинная тень от широкоплечей фигуры ещё долго качалась на светлой поверхности скалы позади жилища шамана, как уходящее вдаль прошлое, а вместе с ним и счастье, которое уже никогда не вернуть, и от этого в тоске сжимается сердце, понимая, что второй раз прожить юность и молодость невозможно. Баргуджин впервые в жизни испытывал это чувство приближающейся старости, и оно пугало его.