Лиза, видимо, тоже испугалась, увидев свое непривычное отражение: светлое лицо без шрамов и ссадин, худое маленькое тельце и не измятые в боксерских косичках волосы. Обе замерли, не решаясь пойти на диалог. Они не виделись с десяток лет, хоть и были близняшками. Мама забрала Киру, когда им еще не было семи; в первый класс Кира пошла уже в Петербурге, Лиза – в Москве. А потом они куда-то уехали, Кира даже не знает куда, потому что мама запрещала отцу общаться с ней. А теперь – вот, говорит, поезжай, и все тут.
– Миша согрел чайник, – буркнула Кира; Лиза поджала губы.
– Да, он говорил что-то такое.
Врунья; ничего такого ей Миша не говорил. Он ей вообще слова не сказал. Лиза прошла по кухне и стала наливать себе кофе.
– Осталось что-то на завтрак? – спросила она, заглядывая в сковороду.
– Если остался бекон…
– Остался, – кивнула Лиза и тяжело вздохнула. – Терпеть не могу бекон.
Кира изогнула бровь. Ей казалось, если Лиза занимается борьбой, ей, должно быть, положен плотный завтрак.
– А кто любит бекон?
– Не знаю, – Лиза бросила в тарелку остатки яичницы. – Миша купил, наверное.
– А что ты ешь? – спросила Кира, и Лиза с непониманием посмотрела на нее. – Ну, на завтрак.
– Яичницу с луком, овсянку, курицу на пару, иногда карбонад, когда нет курицы, – она перестала перечислять еду, когда увидела озадаченное лицо Киры.
– За раз?
– Иногда за раз, – Лиза пожала плечами.
Киру начало тошнить от одной мысли, что в себя можно столько всего запихнуть. Еще и карбонад с утра пораньше. Она вытянула ноги, чтобы освободить живот, и тошнота немного отступила.
– Мне аж поплохело.
Лиза фыркнула, запихивая в себя остатки яичницы.
– А ты что ешь по утрам?
– Три гренки, – выдохнула Кира. – Или омлет.
Девочки замолчали. Лиза в несколько глотков допила кофе; Кира все рассматривала ее лицо. Длинные измятые волосы обрамляли овал ее испещренного мелкими шрамами лица. Сколько же лет она этим занимается? Одни шрамы уже потускнели и стали менее заметными, но как только она загорит, они снова проступят; и рассеченная бровь уже никогда не зарастет. Кира поморщилась, вдруг представив, как это, должно быть, неприятно, когда плоть на лице расходится в стороны, и из нее выступают алые капли. Она зажмурилась и тряхнула головой, пытаясь прогнать этот образ; по телу пробежали леденящие мурашки.