Внезапно сквозь шум дождя и завывания ветра послышался громкий тягучий звук. Я, было, усомнился, не из моих ли уст он вырвался? Нет, я был нем. Это стонал пациент! Ему было больно, но в этом случае боль является не симптомом болезни, а признаком улучшения состояния. Жизненные соки вновь наполнили его тело, начала восстанавливаться чувствительность и он ощутил боль.
– Доктор, раны исчезли!
Крик атлантов вернул меня к действительности. Я попытался прервать контакт с небом, но не мог этого сделать. Словно марионетку на нитях комедианта, меня болтало в пространстве. И воля моя была не сильнее, чем у тряпичной куклы. Волна страха окутала сознание: «Так вот и сгорю, словно мотылек. Поделом, небо отомстит мне за мою гордыню и дерзновенный поступок».
И тут в одну секунду дождь прекратился. Небо очистилось от туч. Засверкала в многочисленных лужах Селена. Без сил я упал на землю.
Сознание возвращалось урывками. Вновь и вновь я проваливался в бездну забытья, но каждый раз упорно выкарабкивался в явь. Периоды беспамятства становились все короче, а пульсирующая в голове боль все сильнее.
V
– Господин доктор, что с вами? Вы живы?
Я промолчал. Попытался определить, кому принадлежит голос и не смог. Захотел вспомнить, что со мной произошло и с удивлением отметил полную амнезию.
– Доктор, мы можем чем-то вам помочь?
– Он умер. Бедный, бедный доктор, он был лучшим, кого я знал! Что бы мы делали без него!
Рывком я перевернулся, вложив в это движение последние остатки сил. Сознание покинуло меня.
– Он умер, а жаль… Я так старался… – не осознавая происходящего, едва слышно прошептал я и губами ощутил влагу.
Я лежал лицом в воде. Восхитительно! С внезапно проснувшейся жадностью я принялся пить, и чем больше воды перемещалось внутрь меня, тем сильнее чувствовалась жажда.
Последний раз я испытывал подобные ощущения в знойных песках пустыни Каракумы, когда наш караван попал в песчаную бурю. Конь подо мной взвился на дыбы. Будучи не очень хорошим наездником, я не удержался и упал на землю. Миллионы песчинок в одну секунду укрыли меня тяжелым одеялом, и я потерял сознание. Это меня и спасло. Долгих три дня и три ночи лежал я, погребенный под кучей раскаленного, обжигающего песка. Однажды песчаная буря стихла, я вылез на поверхность. У меня не было сил откапать попутчиков, и я не стал этого делать. Я полз без всякого направления до тех пор, пока меня не нашли кочевники-туркмены. Они смеялись, видя с какой жадностью я пью. Пророк указал правоверным между глотками трижды упоминать имя Господа. И кочевники смеялись, видя, как жадно, словно дикое животное, я заглатываю воду. Им казалось, что она просто втекает в мое нутро подобно ручью. «Беаз деве» (Белый верблюд) – прозвали меня туркмены. Я был для их племени чем-то вроде талисмана.