Я протер глаза, с трудом сел на панцирной кровати.
– О, очнулся, земляк.
С усилием повернув голову, я обнаружил замотанного окровавленными бинтами бородатого мужика. Его темно-карие, почти черные глаза лихорадочно блестели, на лбу бисеринками собралась испарина.
– Ты кто?
– Я? Опанас. Из народного ополчения.
– Мы в госпитале? – Я потрогал шишку на затылке, огляделся. Мы лежали в большой палате, в которой стояло десяток кроватей. Все они были заняты ранеными.
– Да. В военно-клиническом.
– Его разве не эвакуировали?
– Еще на прошлой неделе. Но народ все одно нес раненых. Вот и тебя притащил кто-то.
– Опанас, надо валить! В городе немцы!
– Да знаю я, были они уже здесь.
– И что?
– Как видишь, пока ничего не случилось плохого. Женевская конвенция, слыхал?
– Ты как хочешь, а я валю.
Попытался встать, ноги повело. Пришлось сесть обратно на постель. Нет, славно меня кто-то приложил по голове. Я ощупал пиджак, вывернул карманы брюк. Ничего. Денег нет, документов – тоже. Хорошо, что сообразил парабеллум оставить в тайнике. Неужели банальный гоп-стоп?
– Куда тебе идти? Краше в гроб кладут. – Опанас, скрипнув зубами, сел на кровати.
– Лучше в персональный гроб, чем в братскую могилу.
Я опять попытался встать и, схватившись за боковину кровати, даже удержался на ногах.
– Больной! Вы куда собрались?! – В палату заскочила мелкая рыжая девчонка в белом халате. – Сейчас же лягте!
Ноги уже не держали, я повторно плюхнулся на кровать.
– Вас уже обработали? – спросило конопатое чудо.
– В смысле раздели?
Я посмотрел на себя, еще раз потрогал голову. Кровить уже перестало, но перевязаться надо было.
– Нет, им не занимались, – ответил за меня Опанас. – Врач сказал, что сначала тяжелые.
– Я ему напомню! На вот, приложите к голове. – Санитарка дала мне свернутую марлю и умчалась.
– Землячок, слыхал про взрывы? – Сосед перешел на шепот, наклонился ко мне. – Говорят, наши взорвали самого Гиммлера! Заместителя Гитлера!
– Он не заместитель. – Я приложил марлю к голове. – Навроде нашего Берии.
– Да? Ну тоже хлеб.
Мы помолчали. Рядом стонали раненые, кто-то курил прямо в постели. Город за окном был подозрительно тих – ни взрывов, ни воздушной тревоги.
– А ты сам чьих будешь? – Опанасу не лежалось, он встал, прошелся по проходу. – По одежде – штатский вроде.
Ответить я не успел. В коридоре раздался топот, в палату ворвались немцы.