– Эта работа стоит того, чтобы о ней узнало научное сообщество!
– «И все прогрессивное человечество», – фыркнул толстяк.
– Да, профессор, – парировала нападение женщина-богомол, – и все прогрессивное человечество! Вы умница, Серж, я всегда говорила: Серёжа Величко далеко пойдет!
Старичок наконец осилил крышку Ессентуков, сделал пару глотков, и, крякнув от удовольствия, продолжил:
– Я это о чем… А! Вы в главе о литературе изволили упомянуть Живаго Дмитрия Сергеевича.
– «Неживаго» уже, – мрачно сострил лысый.
– Живаго – выдающийся философ современности, – не расслышав шутки лысого, продолжил Фома Лукич. – В 1967 году мы с Дмитрием Сергеевичем учились на одном курсе в Ленинградском университете…
– В Санкт-Петербургском, – не унимался толстяк.
– А, что? – запнулся старичок, сбитый с толку.
Видя, что работа совета буксует, секретарь попыталась напомнить присутствующим о цели собрания:
– Коллеги! Чтобы защита состоялась, нужны ваши вопросы. Пожалуйста! Мы не можем продолжить работу, если не будет обсуждения.
– Ну какие могут быть вопросы, милочка! Сам Фома Лукич оценил, давайте уже голосовать.
Секретарь метнула в сторону распоясавшегося лысого испепеляющий взгляд, но нарвавшись на похабную улыбку, покраснела и принялась наводить порядок в бумагах.
– Позвольте один вопрос, – неожиданно прогнусавил мужичок в очках с толстыми линзами, выползая из-за стола, словно червь из земли.
– Прошу, Ипполит Марленович! Кому как не вам. Вы единственный из присутствующих с Гегелем на короткой ноге! – попыталась пошутить секретарша.
Поворошив стопку бумаг, знаток Гегеля поднес страницу печатного текста к самому носу.
– Мне не совсем понятно, что вы имели ввиду, говоря о… «метафизической сущности сознания». Надеюсь вы понимаете, что теория отражения – сугубо научная концепция, и любая метафизика здесь неуместна.
Лысый, глубоко вздохнув, приложил ладонь ко лбу и обреченно посмотрел на бутылку минералки: заседание продолжалось третий час, и бутерброды с красной икрой на сливочном масле, скорее всего, уже превратились в желе.
– Благодарю за вопрос, профессор! – оживился стоявший все это время немым истуканом молодой диссертант. – Несовместимость гегелевской философии с теорией отражения – очевидный факт. Но дело в том, что в онтологии Гегеля бытие и сознание неразделимы. А значит мы вправе интерпретировать эту неразделенность, как зависимость идеальных феноменов от бытия-материи: в начале – бытие, из него – абсолютный дух, из духа – сознание.