«Вот оно – расплата за проигрыш», – надоевшей мыслью думал я.
Мыслей всего было две. О проигрыше в карты – первая, а вторая была, конечно же, о еде. И думалась она сразу после первой.
Иногда между ними всплывал зрительный образ безликих жадных рук, собирающих со стола наши денежки и убирающих их в появившийся из ниоткуда карман. Спрятав деньги, рука похлопывает по карману, и из него медленно выплывает колода карт и взмывает вверх. Шлепнувшись на стол, она хрупко, как елочная игрушка, разбивается и разлетается мелкими острыми кусочками в разные стороны. Тут я инстинктивно зажмуриваюсь, оберегая глаза от шальных осколков, и начинает думаться вторая мысль – о еде.
Дома еда была всегда, вне зависимости от нашего хотения или нехотения, и, как правило, уже тепленькая в тарелке. Если не тёпленькая, тогда она бралась из холодильника. Еда делилась на любимую и нелюбимую. Детство окончилось тогда, когда перестали кормить нелюбимой едой. Сейчас готов вспомнить детство и съесть всё, от чего отказывался прежде.
По-новому, как музыка, зазвучало в ушах грозное мамино ностальгическое предупреждение:
– Пока всё не съешь – во двор не пойдёшь.
Психологи уверяют, если «не думать о белом медведе», то обязательно в голову залезет его образ. И чем напряженнее стараешься не думать о белом медведе, тем всё больше и больше расползаются по извилинам мозга эти божьи твари – бегущие, плавающие, лежащие, сидящие, катающиеся на льдине, ловящие рыбу, кушающие мёд… Нет, с мёдом уже перебор. Это если не думать о буром медведе или о мёде.
Чтобы очиститься от наваждения, представляю белый лист снежной пустыни, на котором нельзя увидеть белых медведей ни в стае, ни по отдельности. Это чисто теоретическая условность, позволяющая на фоне идеально белого снега мимикрировать идеально белому медведю.
Но в моей голодной ситуации совсем не увидеть на белом снегу белого медведя, естественно, не получится. Потому что это не самоцель, а уловка, отвлекающий манёвр мозга. Не думать о белом медведе – это средство, чтобы не думать о еде.
Рано или поздно медведь обязательно появится – сначала следы, затем расплывчатые тени, силуэт, узкая голова, мощные лапы, горб, огромная, непропорциональная задняя часть, короткий, от природы купированный хвост, острые когти, в когтях сырая несъедобная рыба. Вот он встает на задние лапы, открывая грязный и мокрый отвисший живот, потягивается и, опустившись на все четыре, по-собачьи, асинхронно вращая головой и туловищем, отряхивает воду. Мелкие брызги срвыаются с желтой свалявшейся шерсти и мокрым облаком прорываются сквозь прутья ограждения. Сделав несколько шажков, медведь плюхается в бассейн, огромной волной окатив визжащих от восторга детей, плотно обступивших вольер зоопарка.