Малик всё сделал сам, пробив себе дорогу в жизни собственным трудом и упорством, подобно легендарному Джону Генри, – только, в отличие от последнего, не надорвался в поединке с судьбой, а сумел выйти из него живым и здоровым победителем. (Была у нас такая категория студентов – мы между собой называли их «железными задницами»: не блистая особыми талантами, они добивались успеха усидчивостью и часами упорной зубрёжки; так вот, у Малика было и то, и другое: и талант, и надёжная пятая точка опоры.)
А ещё он оказался верным другом. Много лет спустя, когда скоропостижно скончалась Лиза, он оставил все дела и двое с лишним суток добирался на перекладных в мой медвежий угол, чтобы вместе постоять у могилы, уже заметённой метровым слоем снега, и не дать мне повеситься с горя в первую ночь после похорон.
Он тогда порывался забрать меня назад, теперь уже в Санкт-Петербург, но я не мог уехать до того, как пришлют кого-нибудь мне на замену; да и потом потребовалось бы время чтобы передать дела новому начальнику; а под конец и вовсе затянула рутина, так что мой отъезд растянулся на долгие годы.
В общем, если бы не проблемы с памятью, я бы так и не решился намотать на колёса этот бесконечно долгий обратный путь. Порой мне, грешным делом, казалось, что лучше бы всё забыть, но я опасался: смешав белое с чёрным – то есть светлые и горестные воспоминания, – я на выходе получу серую, как свинцовая вата, хандру.
И я тоже решил не сдаваться.
* * *
И вот наконец состоялась та историческая встреча «Стэнли с Ливингстоном» – встреча путешественника с добрым доктором, только состоялась она не в дебрях Африки, возле неоткрытых истоков Нила, а на давно обжитых берегах дельты Невы.
– Заходи, дорогой! – приветствовал меня Малик. – Не бойся, я тебя не укушу. Если только сам не попросишь.
Я вошёл в кабинет врача и огляделся. В углу – шкаф с несколькими рядами книг. Над столом – грамоты и дипломы в рамках, на отдельной стене – портреты великих психиатров русской школы: Петра Петровича Кащенко, Владимира Михайловича Бехтерева и – на почётном месте – Сергея Сергеевича Корсакова (я оценил иронию: именем Корсакова был назван синдром, что указал когда-то моему другу путь в науку). В самом уютном углу возле стены – мягкая кушетка со свежим до хруста бельём, только что перестеленная заботливой рукой сестры-хозяйки. А за столом – Малик в застёгнутом на все пуговицы халате поверх строгого костюма, в стильных очках, при галстуке, в белоснежной рубашке и с такой же белоснежной улыбкой: