Я ушел в молчание. Потупил глаза. Ерзал по седалищу, сверлил взглядом ближайший квадрат.
– Молчишь? Ну молчи, молчи. Только ты не хуже меня знаешь: молчание – серебро, слово – золото. Молчанием куются предатели. Помнишь такие слова из книги «Последняя битва с землеедами»? – Гриня пригладил двойной ирокез на своей голове, поправил серебристый ворот, передёрнул правую штанину.
Я продолжал молчать. Собирался с мыслями. Сосредоточивался. Гриня наверняка догадался, что выдерживаю молчание неспроста.
– Соберёшься открыть рот, не забудь, что ты не один. Следи за тем, что говоришь. Помни, дружище, на штраф попадает не только сказавший, но и услышавший. – Гриня передёрнул левую штанину. – Тебе может и не жалко нулей – их у тебя не особо и много. А мне нули ещё в жизни пригодятся. Я, сам знаешь, сторонник полноценного образа жизни. Со всеми ее радостями и курьёзами, со всеми её наслаждениями и страстями. Если и двигаться к неминуемому – к смерти – то со всевозможными приключениями. Мы живём на клочке планеты, чудом и мудростью Солнцеликого не пораженного землеедством. Да, мы узники этой гигантской стеклянной капсулы. Но узники, которым доступно все разнообразие спасённого от неизлечимой заразы. Лучше прожить и умереть узником, испробовав всё, что тебе доступно, чем быть там, за куполом, и бесконечно перерабатывать через себя землю. Бесконечно жрать и бесконечно выблёвывать. Жрать и выблёвывать. Только представь этот ужас, Люк: жрать и выблёвывать, жрать и выблёвывать. И так – бесконечно. Пока, или другая зараза ни прикончит, или… сука… пока вселенная вновь ни сожмется для перерождения. И тогда всем конец. – Гриня передёрнул обе штанины. Полубрюки явно были неудобными. Но поддерживать антимодный тренд Гриня начал ещё в младших классах школы охранителей. Как-то вразумить его по этому поводу я даже не пытался.
– Я расшифровал последние слова предателя.
Повисла пауза. Гриня медленно наполнил грудь воздухом. Затем ещё медленнее выдавил воздух обратно, наружу. Лицо друга засияло всевозможными оттенками красного, являя вовне интеллектуальный зуд, начавшийся в его пытливой голове.
– Ты спросил, почему у синтиков глаза остались гореть зелёным, почему не загорелись предупреждающим жёлтым после сказанного мною слова «глупость». Да потому, Гриня, что на букве «п» я немного иначе сложил губы.