Или они смеялись над ним, они хотели, чтобы он выставил из себя дурака, они играли его гордостью, его желанием выбиться в люди.
Нет! Он знал, что это не так. Их любопытство было столь же возбуждено, как его собственное, он это хорошо чувствовал. Они были бы так же разочарованы в нем, как и он сам, если бы это предприятие обернулось унижением и провалом. Этого он не мог допустить. Это значило бы опозорить свое имя, имя рода и Шотландию. Собственными руками доказать, что шотландцы не смогли сохранить собственное наследие, или что он не сумел его найти, дав, однако, слово.
Но если ничего там нет?
Джеймс огляделся. Вдали стояли горы, доказывающие одним своим видом, что под ними должны были происходить легендарные события, достойные Гомера. Озера цвета голубики между ними были самой яркой частью пейзажа.
Всегда Джеймс стремился в Эдинбург, в Лондон, к цивилизации, но здесь находилось красивейшее из зрелищ, которые он когда – либо видел.
Что хотели от него друзья? Чего они ждали? На какие средства он должен был перемещаться по Высокогорью, объездить острова? Хоум дал денег, да, но их не хватало – денег всегда не хватало. Как он должен был успеть все записать, перевести, понять… Только чтобы выслушать горца, чтобы перевести и перевести красиво, литературно, требовались недели, а ведь он даже не знал, где искать горцев, которые рассказали бы ему именно о подвигах Фингала , а не о ком – нибудь другом. Не говоря уже о том, как мало их осталось и как трудно их было найти.
Если он не найдет что – то, его жизнь, его литературная, а значит и лучшая его жизнь, кончена. Они никогда не дадут ему второй шанс. Они высмеют его, и тогда – даже если по какой – то прихоти они в будущем захотят оказать ему поддержку – он будет вынужден отказаться.
Провальная затея, и он знал это сам. Конец его едва начавшейся карьеры.
А что если?.. Но как он мог! Ведь он даже физически не сможет написать…
Но если он не мог писать, что он мог?.. Эта мысль оказалась странно вдохновляющей.
Заморосил дождь, и Макферсон вернулся обратно в селение, а там и в дом, где ему предлагали переночевать. Он поужинал со стариками, а потом закрылся в отдельной комнате и стал писать как сумасшедший. Он не останавливался.
Во власти вдохновения он лишь иногда сверялся с первоисточниками.