По работе я неоднократно беседовал с людьми, которые также утверждали, будто путешествовали в прошлое или в будущее, но произошедшая с тобой история уникальна хотя бы тем, что путешествие твоё было направлено в обе стороны. Исследуя один лишь твой случай, я пришёл к выводам, которые, несомненно, заинтересуют научное сообщество. Хочу, чтобы о тебе узнали! Разве можно оставить втуне столько моего труда? С тобой я работаю два года. Ты позволишь их перечеркнуть?
Ада подняла залитое слезами лицо.
– Вы негодяй и манипулятор – судорожно выдавила она. – Как же ловко вы играете на чужих слабостях!
– Прошу простить великодушно, – смутился Экзистенский, – я такой, какой есть.
– Чего вы от меня хотите?
– Хочу услышать рассказ о перемещении в прошлое, пусть он и станет тысяча первым за два с половиной года, что ты в больнице. Впрочем, не станет: представь, что видишь меня впервые, и впервые расскажи мне свою историю. Настолько подробно, насколько сама её помнишь. Прежде ты только в общих чертах описывала суть, почти не углубляясь в детали. Но и этого хватило мне, чтобы отметить: у тебя великолепная память на мелочи – твоя амнезия, если она и есть, весьма избирательна. А ещё ты владеешь слогом. Нам потребуется не один день – возможно, и не неделя, – чтобы вместе заново совершить путешествие в твои воспоминания. Мы будем делать перерывы, чтобы ты отдохнула и собралась с мыслями. А если сочту нужным, я буду задавать уточняющие вопросы.
– Будет тебе рассказ, – бросила та, сдаваясь. – На, препарируй.
На низеньком, устланном ворохом отработанных бумаг столе на полутёмной кухне золотились две рюмки, рядом стояла почти осушенная бутылка виноградного бренди, к стене прислонились фарфоровая миска с крупными маслянистыми кусками копчёной горбуши и доверху наполненная пепельница. За столом сидели двое – Эдмунд Францевич Экзистенский с лицом средневекового трагического героя и его товарищ и коллега Роман Плид.
Ночь тянулась медленно, бренди был распит, разговор лился. Экзистенский перевернул вверх дном бутылку себе в рюмку, схоронил пустой сосуд под столом, выпил содержимое рюмки залпом и отправил в рот кусок рыбы. Такое мещанское сибаритство трагическому герою не подобало, но в каждом жесте, в том, как он держался, оставалось мастерски сыгранное благородство, маскирующее его приземлённость.