– Но как же тогда люди с отклонениями, чей мозг полноценен, но не целостен, скажем, в плане памяти или иных психических аспектов…
– Верное замечание, – я поспешил исправиться, – я неточно выразился. Для проникновения необходим мозг без посторонних элементов. То есть, мы бы могли внедриться в человека, который бы умер непосредственно в момент выстрела, скажем, от страха, как это бывает с прыгнувшими с высоты. Но в этом случае смерть наступает только тогда, когда пуля уже касается головного мозга человека. А, как вы знаете, мы не можем влиять на прошлое и извлечь эту пулю. Для проникновения нужен точный момент смерти, который в данном случае определяется, но является невозможным для внедрения из-за помехи в виде пули. Всё это касается чипов и иных хирургических новшеств, так что никакого киберпанка выше шеи, по крайней мере, массового, в будущем ждать не стоит. Но при этом, что весьма странно, если человек лишился части мозга или подвергся любого рода биологическим изменениям с его составляющими при жизни и сохранил хотя бы его элементарные функции, внедрению ничего не препятствует.
Старик задумался, а затем с недоумением произнёс:
– Не можем влиять на прошлое?
– Разве мы не говорили о времени?
Я медленно поднялся и повернулся к ней передом. Я не мог так сразу взглянуть на неё, поэтому некоторое время рассматривал линии на своих ладонях, будто бы впервые задумался о хиромантии и пытался определить, сколько времени мне отведено на этой Земле. Я уже стал серьёзно воспринимать эту идею и начал делить линию жизни на равные отрезки, как вдруг она выловила мой разум из бреда возникшего смущения:
– Пора.
У меня не было выбора, кроме как поднять свой взгляд и, наконец, увидеть, как же она выглядит. Я сделал это, но не смог рассмотреть ни единого очертания её лица. Вместо привычного человеческого облика я наблюдал нечто похожее на белый шум. Я усиленно всматривался в место, где предположительно должны были находиться её глаза, но не мог пробраться сквозь эти помехи. Чёрные лоферы на изящных ногах, юбка со складками, лёгкая белая рубашка, фиолетовые волосы, вьющиеся по хрупким плечам, но лицо, как бы я ни старался, было мне недоступно.
– Почему… – произнёс я взволнованно, – почему я не могу разглядеть твоё лицо?
– Потому что ты боишься поверить в этот мир, – невозмутимо ответила она.