Когда мне исполнилось одиннадцать, семьям в округе пришлось мучительно выбирать: быть немцами или итальянцами – остаться или уехать. Два профашистских государства заключили между собой договор, перекроивший привычную жизнь. Юношам пришлось выбирать между гитлеровскими нацистами и чернорубашечниками Муссолини.
Раскол затронул множество семей. Решивших остаться обвиняли в предательстве, выбравших переезд в Германию обзывали нацистами. Мужчины исчезали по-тихому, вступая в ту или иную армию, семьи же держали язык за зубами. Карт никто не раскрывал. Живя в горах, всегда найдется что обсудить, кроме своего позора: погоду, поздние снегопады, летние грозы, угрожавшие урожаю.
А в сентябре 1943 года все изменилось. Муссолини оттеснили на север, на озеро Гарда, где он возглавил марионеточное государство Сало́, а немцы, поддавшись соблазну, захватили мою родину, Южный Тироль, объявив его частью Великой Германии. Вопрос выбора: оставаться или эмигрировать отпал сам собой, но положение еще больше сбивало с толку. Мои родители мрачно шутили, что родились в Австрии, жили в Италии, а теперь оказались в Германии, не покидая Оберфальца.
Утро было в полном разгаре, сначала до нас донесся отдаленный звон колоколов из Унтерфальца и потом ниже, из Санкт-Мартина. Герман Эгер, звонарь, всегда выбирал одни и те же мелодии. Мы знали их наизусть и понимали, что подобную какофонию просто так он ни за что бы не учинил. Лязгающий грохот металла по металлу прозвучал словно набат, который все подспудно восприняли как тревожное предупреждение надвигающейся беды.
Фройляйн Печ, учительница, выпроводила нас из школы, предупредив, чтобы мы, нигде не задерживаясь, сразу направились домой. Мы с Кристль шли через площадь следом за герром Майером, почтальоном, сквозь встречный поток людей, выходящих из бара. Мама ждала нас у двери, которую заперла, как только мы вошли.
Лорин Майер прошел через опустевший зал к своему столику, на ходу здороваясь со стариком Хольцнером. Герр Хольцнер всегда в середине утра приходил в бар, а по вечерам ковылял домой, и мать, наверное, решила, что нарушать его распорядок было бы жестоко. Приказав подать ему кружку пива и хлеба с беконом, она принялась закрывать ставни. Как только она закрыла последнее окно у столика герра Майера, комната погрузилась в полумрак. Почтальон взглянул на нее, и они перекинулись несколькими словами.