Испытав первый прилив жалости к себе за день целеустремленных поисков, я захлюпала носом.
– Нет уж, – решительно мотнув головой, сказала я себе. – Я не стану раскисать. У меня есть цель, и я ее добьюсь.
Только вот надо было понять еще, как выйти из замка. А помимо этого, ночь была не лучшим временем выбираться на улицу. Это надо было сделать утром, а утром не спали слуги. И вот это уже было дилеммой: оказаться в ночи в одиночестве, когда можно встретить вовсе не добропорядочных горожан, или же быть пойманной прислугой как воровка. Ни первое, ни второе мне не нравилось. Но выбрать все-таки было нужно.
Я прошла к окну, забралась на подоконник с ногами и устремила взгляд на улицу. Несмотря на браваду, мне было тоскливо, а еще присутствовали неуверенность и растерянность. С мужем меня разделяло мироздание, с родными – половина Камерата. Я оказалась в полном одиночестве, какого не испытывала ни разу в жизни. Даже попав в Белый мир, я не была одна. Моя названая мать подобрала меня вскорости после того, как я очнулась в логове охо. А потом я была с Танияром, а когда и его не было рядом, то оставались Сурхэм и ягиры. Потом были илгизиты, потом Архам. А сейчас не было никого…
– О, Хэлл, – протяжно вздохнула я и утерла слезинку, скользнувшую по щеке.
Однако же слезы уж точно не могли мне помочь, и я попыталась вновь преисполниться боевого задора. Не вышло. Сейчас никакая бравада не помогала взять себя в руки. И пусть плакать я так и не стала, но настроение не улучшилось. Мне было по-прежнему одиноко и тоскливо.
– Надо же, – я покачала головой и усмехнулась, – я ведь и вправду впервые в жизни должна полагаться только на себя и свои силы.
От самого рождения и за все свои двадцать пять лет я не была столь беззащитна, как сейчас. Обо мне всегда кто-то заботился, опекал, защищал. Меня одевали, кормили, следили, чтобы не простыла. Несмотря на всю мою самостоятельность, на разум и деятельность натуры, за моей спиной всегда кто-то стоял. Мне не приходилось думать о насущных мелочах, они были данностью. А вот пришло время, когда тыл исчез, и осталась только я.
В животе, еще более усиливая это чувство беспомощности, заурчало. Подтянув колени к груди, я обняла их и прижалась щекой. Чувство жалости к себе усилилось раза в два, и я захлюпала носом, однако до боли закусила губу, а после и вовсе обозвала: