– Молиба? – сказал Азарь и не узнал своего голоса.
– Добронрав!
Она разрыдалась. Он всё-таки выронил горшок с узелком.
Добронрав
– Добронрав!
Он вздрогнул, но не смог сказать ни слова.
– Добронрав!
Во рту всё пересохло. Ладони стали влажными. Он вдруг почувствовал, что вот-вот упадёт в обморок.
– Добронрав, чёрт бы тебя подрал!
Наконец он нашёл в себе силы и посмотрел на господина учителя.
– Ты что, спать тут вздумал? – дьяк, которого отец нанял, чтобы обучить сына грамоте, стоял весь красный от злости и гневно сжимал гусиное перо.
Мальчишка втянул голову в худые острые плечи.
– Епифан Радомилович, простите меня! Я вчера умаялся на ратоборстве, всю ночь ноги судорогой тянуло, не спал вовсе. Простите, Епифан Радомилович, я не нарочно!
Дьяк побледнел.
– Судороги – это сиречь от крови застоявшейся! – он воздел палец вверх. Добронрав похолодел – он уже понял, куда клонит наставник. – Во время упражнений мышцы забиваются кровью, отчего неправильный ток её. Отсюда и судороги. Но есть одно вельми могучее средство от забившейся крови. Пожалуйте, милостивый государь, на правку.
Дьяк любезно указал на лавку вдоль стены.
Добронрав сглотнул. На лбу выступил пот. Мальчишка медленно встал и на негнущихся ногах дошёл до скамьи. Развязал пояс, потом завязки на портах и с голой задницей растянулся во весь рост. Зажмурился.
Дьяк подошёл к бочке, где в солевом растворе вымачивались тонкие гибкие пруты. Вынув, он стряхнул излишнюю влагу и подошёл к мальчишке. Тот закусил кулак.
– Десять ударов для начала. Считай. Вслух.
Розги свистнули.
– Раз!
Свист.
– Два! Три!
На шестой раз мальчишка выгнулся в спине и упал. Лёжа на полу, он заскулил и свернулся клубком.
– Не считается. Ты не сказал. Лезь назад, и продолжим.
Глубоко дыша, Добронрав собрал последнюю волю в кулак и влез на лавку.
– Шесть! Семь! Восемь!
Дьяк бил размашисто, с оттягом. После каждого удара мальчишка извивался ужом, но из последних сил держался, чтобы не упасть и чётко выговаривать слова.
– Девять! А-а-а! Десять!
Дьяк бросил розги обратно в воду. Утёр рукавом трудовую испарину. И вернувшись за стол, сказал как ни в чём не бывало:
– Продолжим. Поторопись, пожалуйста, у меня ещё дел вдосталь. Не сидеть же мне весь день с таким неучем, как ты.
Добронрав натянул портки и, не завязывая, дотащился до своего стола. Сел. Перед ним лежало две стопки: одна с берестой, другая с пергаментом. Рядом стояла чернильница, из которой торчало четыре пера. На концах они были заточены по-разному, чтобы рука привыкала к разным способам письма. Сегодня они повторяли саньтарский алфавит.