Сильно воняло, – должно быть, разлитым второпях ацетоном.
– Зачем это вы меня сюда привели, Сан Саныч?
– Вам стоит на них посмотреть поближе. Я чуть в штаны не
наложил, когда впервые увидел. И растерялся. Вам это нельзя себе
позволить – цена ошибки большая слишком. А обездвижил я их и
обезопасил от души. Убедитесь, что у них упала температура тела,
нет пульса, дыхания, и – главное – гляньте им в глаза. Это
важно!..
Через минуту, выполнив все, что он велел, я почувствовал, что
взмок как мышь. И действительно, – взгляд у обращенных был… Не
описать… Ненависть в чистом виде, не живая ненависть, инфернальная
какая-то. И даже не ненависть, просто такое чужое… Черт, не
описать… Голливуд бы дорого дал, чтоб такое воспроизвести. Да шиш
такое изобразишь… Мороз по коже… Ловлю себя на том, что оцепенел, с
трудом стряхиваю это мерзкое состояние.
В остальном трупы как трупы. Кожа грязно-воскового
бело-зеленоватого цвета. Затеки складок кожи на уши, как обычно у
покойников – когда лицо смякает и обвисают ткани. Холодные,
комнатной температуры.
Не дышат, сердца не бьются.
Только вот двигаются и стараются освободиться.
Действительно, впору в штаны класть…
Когда мы выходим за дверь и замок щелкает, я чувствую словно
гора с плеч… И – выходил я спиной вперед, вертя головой на триста
шестьдесят градусов.
– Это вы правильно головой вертите, – замечает Сан Саныч. –
Теперь так всегда делать придется. Привыкайте.
Возвращаемся в кабинет начмеда. Сан Саныч с оханьем плюхается на
диванчик. Переводит дух. Ему заметно хуже. Пот с него градом катит.
И одышка.
– Теперь спрашивайте, что хотели.
– Почему вы считаете, что дела пойдут по худшему сценарию?
– Не только начмед звонила. Я тоже звонил. Считаю, что ситуация
катастрофичная. Ситуация меняется в худшую сторону стремительно:
один мертвяк – и поликлиники нет. И с десяток инфицированных
разбежалось. Придут домой, нарежут дуба – и обернутся…
Здравствуйте, девушки! В ФСБ вежливо проигнорировали. В Смольном
попросили не хулиганить. А в нашем отделении милиции, – наоборот, у
них с ночи лиса полярная пришла. В Комитете здравоохренения никого
из начальства нет и никто ничего не знает и знать не хочет. Из
соседей только стоматологи отозвались – их главный прибегал,
смотрел. В райздрав я все доложил, но не уверен, что восприняли
правильно. И все. Тут надо очень жестко и круто действовать. Не
вязать, как мы тут корячились, а вышибать мозги. Мне пришлось
топором пожарным махать. Пациентам по головам стучать, знаете, не
сразу получилось. Так вот, они вроде бы не чувствуют боль. Могут на
сломанной ноге ковылять. Дыра в грудной клетке совершенно им не
мешает. А вот при разрушении головного мозга успокаиваются
окончательно. Нет, вы так не смотрите – топор я вам не дам. Он весь
в кровище, а я не знаю, когда у их крови заразность истекает. Это
вам завтра скорее Валентина скажет.