– Сука какая-то с колокольни лупит! Из «лебеля»!
И действительно, сверху с колокольни вперемешку с выстрелами
доносится матерщина и куски каких-то псалмов, причем язык знакомый,
но не русский. На украинский похож, но и не совсем украинский…
Смотрю, что с девчонкой – из правого бока, где куртка разорвана
выходным отверстием, сочится густо кровь, темная, с явным запахом
желчи… Девчонка странно сипит и похрапывает, глаза закатились так,
что видны только белки, изо рта и носа пузырится кровь… Очень все
плохо: темная кровь с запахом желчи – прострелена печень, сипение и
пузырящаяся кровь изо рта – прострелено легкое… Но где входное-то
отверстие? Николаич стягивает капюшон девчачьей куртки – в районе
левой ключицы торчит клочками бело-розовый драный синтепон…
Все. Никелевая французская пуля пробила девчонке грудную клетку
по диагонали сверху вниз – от левой ключицы до печени справа.
Разодрав, перемешав и контузив все, что там есть, – легкие,
средостение, сосуды, нервы – и разодрав печень на выходе.
Как девчонка еще жива, непонятно.
И делать тут нечего. Даже если бы Военно-медицинская академия не
погибла в первый же день – туда ломанули за помощью чуть не две
сотни укушенных во время «Кошмара на Финбане»[26], и потом там
такое творилось, что подумать страшно, – но и там вряд ли
смогли бы ее спасти при такой ране – девчонка не ранена, а убита! И
я тут ничего сделать не могу. Словно услышав мои мысли, хрупкое
тельце у нас на руках мякнет, обвисает и становится тяжелее. В
промежности по потертым джинсам расползается мокрое пятно. Умерла,
сфинктеры расслабились…
Николаич скрипит зубами и рычит:
– А ну-ка, взяли! Сейчас мы ему, суке, в мидель[27]
торпедку…
Подхватываем теплый труп на руки и вдоль стены бежим к углу
собора.
– Николаич! Она сейчас обращаться начнет!
Старшой мотает головой: дескать, не мешай! Грохает сверху еще
один выстрел.
И мы бегом бежим из-за угла ко входу в собор. Следующий выстрел
раздается, когда мы заскакиваем внутрь.
Набившиеся в собор беженцы освободили метров десять пустого
пространства – трое мужиков выламывают дверь на колокольню. Когда
мы появляемся, они как раз ее выносят и опасливо собираются лезть
внутрь.
– Дорогу! – рычит Николаич. И рычит так выразительно,
что перед нами расступаются.
Проскакиваем в двери, немного поднимаемся по лесенке, и Николаич
аккуратно опускает девчонку на ступеньки. Кивает мне. Скатываемся
обратно, пока тот – стрелок с колокольни – не обратил на наш шум
внимание.